– Да, Евгений Александрович, вы про переливание крови больше нас всех вместе взятых, знаете, – спас меня Склифосовский. – Отвечайте, господин Васин!

– Восемьсот миллилитров, примерно час назад начали…

– И что, вбухали почти литр крови? За сколько?

Я матерно выругался. Разумеется, про себя – рядом стояли бледные медсестры.

– Минут за пятнадцать…

Боже, почему нельзя отстреливать инициативных дебилов? У меня прямо руки зачесались. Доктор Гавриил Тимофеевич, наверное, это желание в моих глазах прочитал, потому что попытался пройти сквозь стену спиной вперед. Не помогло, навык не сработал.

– Когда появилась реакция на переливание?

– Почти сразу, но я счел это…

– Помолчите уже, – махнул я рукой. – Катетер в мочевой пузырь, быстро. Венозный доступ, лучше с обеих рук. Срочно вливайте солевые растворы, лучше с калием. Давайте продолжим беседу… в другом месте, что ли, – оглянулся я на Склифосовского.

– Да, пойдем в мой кабинет. Мочу принесете, покажете, – скомандовал Николай Васильевич.

Бедняга Васин поплелся за нами. Хотя мне его ни грамма не жалко. Захотелось дураку к славе примазаться – получай по полной. Я уже примерно понимал, что этот гад натворил, но надо убедиться. И не при подчиненных. Этот принцип не только в армии хорош. Сейчас без свидетелей этого деятеля можно как угодно казнить, но его сотрудники видеть это не должны.

– Вы определяли групповую принадлежность крови донора и реципиента перед процедурой? – спросил я.

Вопрос про целесообразность я решил пропустить. Вот это как раз точно не мое дело.

– Так ведь известно уже, – ответил Васин. – Вторая. Я счел, что нужды нет…

– Пробу на совместимость проводили?

– Н нет…

– Биологическую пробу в начале? – безжалостно продолжил я.

– Т тоже нет…

– Извините, Николай Васильевич, это худший случай – инициативный дурак, облеченный властью. Скорее всего, там сейчас в полной мере развиваются последствия острого гемолиза, вызванного действиями господина Васина. Так что вы, Гавриил Тимофеевич, и убили с… – не удержался я от цитирования «Преступления и наказания».

Видать, масштабы пропасти, в которую придется падать, доктор оценил только сейчас. Лицо побледнело, губы затряслись, на лбу проступил пот крупными каплями. Одна даже сорвалась, покатилась к кончику носа, откуда, почти не задержавшись, полетела вниз, но виновник торжества внимания на это не обратил. Конечно, когда он сегодня ехал на работу, то думал совсем о другом. Сделает переливание, все поаплодируют искренне, а потом пред светлым ликом государя, когда тот решит посетить обитель пионеров революционного метода, Николай Васильевич за руку подведет Васина к венценосцу, представит как самого ценного сотрудника… Награды, звания, признание… И тут такое… Переживания Золушки у тыквы показались ничего не значащей мелочью.

В дверь постучали, на пороге появилась медсестра с баночкой в руке.

– Моча Темникова, Николай Васильевич, – сказала она, и показала нам склянку.

Да уж, сейчас и в более современном стационаре можно было идти писать посмертный эпикриз. Почек почти не осталось – получили миллилитров десять черной жидкости. Так, на дне чуток. Спасать больного попросту нечем. Склифосовский это прекрасно понимал.

– Благодарю, – он кивком отпустил медсестру. – Васин, вы отстранены от работы. Объяснение своих действий в письменном виде к завтрашнему утру. Не смею задерживать.