Боброва я услышал из кабинета заведующего хирургией. Он как раз заканчивал распекать кого то за нерасторопность. Я слушать не стал, отошел от двери. Освободится, зайду, а что сейчас мешать? Пистон подчиненному – дело интимное, хотя иногда и довольно громкое.

Вот когда кабинет покинул, вытирая лоб, полный мужчина лет сорока с лицом типичного преподавателя труда, я даже двери закрыться не дал, протиснулся внутрь.

Я мельком осмотрелся. Уважают профессоров, места не жалеют. Кабинет почти квадратный, метров двадцать пять. Два больших окна, тяжелые на вид книжные шкафы. Судя по легкому беспорядку среди книг, они здесь явно не для мебели. Заголовки в основном на немецком, но на английском тоже встречаются.

Ну и письменный стол – отдельная песня. Красота, нечего сказать! Явно дуб, отлично обработанный. И стоит, будто вырос здесь. Разбогатею, тоже такой куплю. Вот письменный прибор, хоть и из бронзы, богатый и вычурный, не понравился. Явно подарок чей то. И на столе вперемешку истории болезней, небольшая стопка журналов, верхний – тоже на немецком.

– Здравствуйте, Александр Алексеевич. Рад встрече.

– Проходите, Евгений Александрович. Присаживайтесь. – Он встал, шагнул навстречу, протягивая руку. – Чайку?

– Можно! На улице метель, весь продрог. Что там с крестницей моей? По телефону, признаться, ничего не понял.

– Пока жива. – Бобров тяжело вздохнул. – Вы большой молодец! Такую операцию, да на кушетке… Жду от вас статью в ближайшее время! Как вы решились? Я о таком не читал даже ничего!

– Давайте уже плохие новости.

– Лихорадка нарастает, ткани вокруг раны воспалены… Динамика отрицательная. Сами понимаете, травма тяжелая, перевозка…

– Есть одно новое лекарство. – Я с благодарностью принял чашку чая. – Называется стрептоцид. Показывает отличные результаты против кокковой флоры. Убивает все напрочь в ране.

– Что за стрептоцид? – заинтересовался Бобров. – Ничего не слышал.

– Это результат нашей разработки с профессором Таллем. Недавно осуществили синтез препарата, проверили эффективность. Повторяю: результаты выше всяких похвал. В том числе и при лечении гнойных осложнений. Сейчас оформляем привилегию.

– Я бы и рад… – замялся Александр Алексеевич. – Но без разрешения… Тут я бессилен. Пока нет.

Ну понятно, брать на себя ответственность практически за эксперимент на людях… Сейчас этические нормы, конечно, не такие суровые (вон, какой то деятель заразил кучу народу сифилисом и гонореей с целью выяснить, одно это заболевание или два), но тут могут быть совсем другие мотивы. Может, место Боброва начальству надо для кого то своего, и они откровенно ждут малейшего промаха? Или еще какие нибудь интриги… Ладно, попробуем зайти с другой стороны.

– Но участие в плановых операциях в силе? – уточнил я.

– Да, я вам дополнительно сообщу.

– А сейчас ее посмотреть можно?

– Перевязки сейчас… Подождать придется… Кстати, не желаете ли проконсультировать пациента? Какие то странные боли в животе, никак не определимся.

– Охотно. Руки помыть можно где нибудь?

* * *

Мужчина, сорок два года. Худощавый, недельной небритости. В карте указана только фамилия с инициалами. Громов И. И. Боли в животе справа внизу, немного тошнит, однократно рвота. Температура небольшая, тридцать семь с копейками. Но пациент непростой, как мне шепнул Бобров, приняли по просьбе сверху. Потому и возятся, а понять, что с ним, не могут. Вдруг я свежим взглядом рассмотрю что нибудь?

Александр Алексеич больного щупал долго, но как по мне, недостаточно тщательно.