Н да, правый зрачок в половину радужки, поплыл. Речь? Спонтанная отсутствует, на боль чуть мычит. Ладно, два балла из пяти. Опять же, на боль руку отдернула немного. Ну, с натяжкой если, четыре из шести. Итого – семь. Кома первой степени. Где же мой интубационный набор? Еще не придумали?
– Ножницы, – протянул я руку, и искомое тут же легло поближе к пальцам ручками вперед.
Я начал выстригать место для обзора по широкой дуге, и молчавший до этого второй помощник ахнул, вопрошая кого то:
– Как же так?! Грех!
Я мельком взглянул на городового:
– За дверь. Пусть там ждут. И вы тоже. А лучше побеспокойтесь о санях.
Полицейский коротко кивнул и пошел к выходу, подталкивая добрых молодцев перед собой. Мне свидетелем и отца Серафима за глаза хватит, а устраивать тут цирк незачем. Я мельком глянул на священника. Похоже, молится. Ну да, от него сейчас помощи никакой. Соборовать разве? Или без сознания не положено? В любом случае пришел он с пустыми руками, а мы тут елея не держим.
Волосы я выстриг, кровь вытер. Вика помогала как могла. Главное, под руку не лезла и в обморок не падала. Да, декомпрессию проводить надо обязательно, без этого с нынешними скоростями мы до больницы женщину не дотянем. Без прически масштаб разрушений стал еще очевиднее. Он ее бутылкой от шампанского лупил, что ли?
Коль скоро на боль реакция есть, обезболим. Кокаин короткий по действию анестетик, но быстрый, так что потеря времени минимальна. И Вика шприц уже подготовила, молодец. Лучше это добро потом неиспользованным в помои вылить, чем сейчас бы ждал, пока инструмент развернет, да пока наберет раствор.
Как говорят военные хирурги, если вдавленный перелом прикрыт мягкими тканями, то лучше до стационара не трогать, но очень мне не нравится вот этот кусок, поднимающий кожу шалашиком над поверхностью черепа. Он, собака, торчит почти перпендикулярно коже, и я живо представил, как он протыкает твердую мозговую оболочку. А дальше, скорее всего, судебные медики останутся единственными, кто будет с ней что то делать.
Начнем помолясь. Или доверимся профессионалу? Вон как истово молится отец Серафим.
Дугообразный разрез от лба и до уха, через темечко. Не так красиво, как у настоящих нейрохирургов, но что можем. Кожный лоскут вперед… Вот, гадина, никак от апоневроза не отдирается. Ничего… Есть.
Ну вот вам и вдавленный перелом во всей красе. Два больших обломка теменной кости и три… нет, четыре, помельче. Зараза, не видно, кровь.
– Сушить! – скомандовал я.
Как знал, простерилизовали салфетки, есть запас. Первая, вторая, третья… Удаляю по одному мелкие куски кости пинцетом. Крупные выровнять бы только, они хорошо на надкостнице держатся, но придется и это убирать, потому что сейчас они начнут флотировать, давить на мозг… И если потом остеомиелит… Чем его лечить?
Ну вот, вроде все. Сейчас вот этот торчащий фрагмент убрать, просушить, повязочку, и повезе е е е… Да чтоб тебя! Слишком мне везло в последнее время!
Навстречу мне выглянула надутая, как шарик, синюшная твердая мозговая оболочка. Поздравляю, доктор, кажется, сейчас вы будете впервые в жизни лечить субдуральную гематому.
Глава 16
И с чего начать? Проткнуть как шарик? Нет, что то такое в голове мелькает, но… Блин, я нейрохирургией занимался примерно никогда. Да, изучал в институте. В интернатуре на операции ходил. Там все сурово, только из за плеча выглянуть можно, чтобы увидеть затылок оперирующего хирурга, склонившегося к операционному микроскопу. То ли дело брюхо: срединный разрез от мечевидного отростка до лонного сочленения, и всем всё видно.
Вспоминай, доктор, думать – это не больно!
– Евгений Александрович, вам плохо? – прорвался в сознание голос Вики. – Бледный весь…
– Все хорошо, сейчас продолжим, – ответил я. |