Встал на пороге, потупив взгляд. Прямо первоклашка в школе.

– Господин Баталов, я сожалею о своем недостойном поведении во время нашей встречи и приношу глубочайшие извинения, – не поднимая голову, произнес он. Может, и недостаточно искренне, да и хрен с ним.

– Принято, – кивнул я.

– Вот, возьмите… На благое дело… – На край стола лег конверт, да не простой, а размерами побольше обычного. И довольно пухлый.

Ни слова больше не говоря, чаеторговец развернулся и вышел, а пристав достал из кармана лист бумаги, подвинул его ко мне. Ага, заявление, что претензий к Початову не имею. Подписал.

– Ну, дело улажено, пойду и я. – Блюдников встал с явным усилием, опираясь на край стола.

– Подождите минутку. – Я схватил его за правый локоть, и он охнул от боли, стоило моим пальцам коснуться его бока. – Что с вами?

– Да болит, собака,

– Давно?

– Не помню уже.

– Встаньте вот так, пожалуйста. – Я повернул его к свету. – А давайте ка я вас быстренько осмотрю, Емельян Алексеевич. Раздевайтесь. До пояса. Много времени не займет.

Блюдников помялся, но потом быстро снял одежду и прилег на диван, свесив ноги в сапогах. Да уж, это он под одеждой кажется мощным и дородным, а стоит раздеться… Дефицит мышечной массы налицо. Склеры… Ну, скажем, субиктеричные, желтоватые. Значит, билирубин чуть выше шестидесяти. Расчесы тоже есть, хоть и единичные.

– Зуд ночью беспокоит?

– Есть такое, – признался полицейский.

Продолжим. Извитые вены под кожей, сосудистые звездочки. Теперь пальпация. Печень выпирает сантиметров на десять, не меньше. Прямо айсберг в океане. Болезненная, край тупой.

– Голени отекают?

– К вечеру бывает. Что скажете?

– Дело серьезное. Выпиваете?

– А как без этого?

– Много?

Ну да, глупый вопрос. Будто приставы ведут журнал учета принятых рюмок.

– Четверть в неделю, может, и выходит.

Я внутренне ахнул. По двенадцать литров в себя засаживает в месяц. И еще жив.

– У вас цирроз печени. Болезнь такая. Орган не справляется со своей работой, уже не может… хм… переваривать водку. Отсюда и уменьшение мышечной массы, слабость, отеки.

Пристав сел в кровати, потрогал себя за бока.

– Что делать? Травку попить? Тысечелистник, расторопшу?

– Нельзя при циррозе такое. Пить прекращаем. Желательно совсем. Иначе скоро умрете. Бобровая струя. И медвежья желчь. У китайцев есть особый рецепт, давно используют.

– Может, ваш этот… Ли достанет? – Пристав побледнел.

– Я спрошу и тут же дам знать.

Пока Блюдников одевался, я открыл конверт. Не заклеенный, кстати. Пачка банкнот внутри очень пухлая, и на всех портрет Екатерины Алексеевны в зрелом возрасте. Вот откуда пошел термин «бабки». Я вытащил, собираясь пересчитать.

– Десять тысяч там, – сказал пристав, застегивая сорочку.

Я быстро отсчитал десять соток и положил на край стола.

– Это вам, Емельян Алексеевич.

– Не возьму и гроша, Евгений Александрович. Я же знаю, что не на актрисок потратите.

Я присмотрелся к приставу. Нет, это не шутка такая про Ольгу. Серьезно говорит.

– Поверьте, у меня совесть тоже есть! С этой скорой дело полезное, от полиции будет вам полная помощь!

Глава 19

Не успел я спрятать неожиданное богатство, как пришли студенты. Не исключено, что они даже столкнулись на лестнице с Блюдниковым, но пристав про них и так знает, что они выполняют мои поручения, так что это как раз и не страшно.