"…Не повёртывайте без надобности спусковую кнопку во время спуска затвора..." Музыка, а не инструкция. А если будет "надобность", можно "повёртывать"?

Руки чешутся пустить камеру в дело. Был бы с собой рукав для зарядки катушек — не удержался бы. А так просто вскидываю "Зенит" и разглядываю мир вокруг себя через глазок видоискателя. Мной овладевает какое-то совершенно мальчишеское воодушевление.

Из десятка случайностей сложилось то, к чему я стремился. Я снова фотограф. У меня есть работа. Главное, в руках собственная камера. Понимаю, что без неё чувствовал себя не до конца полноценным.

* * *

— Алик, я усну сейчас, — издевается Николай, — я не умею так медленно бегать. Ещё немного, и мои ноги пустят корни и прирастут к земле. Ты до обеда ползти собираешься?

— Я физику всю ночь учил, — отбиваюсь.

Вру, конечно. На физику я потратил едва ли час.

— То-то я и гляжу, у тебя губищи, как у Патриса Лумумбы, — ржёт младлей, — с учебником целовался, небось.

Со скучной физики я вчера переключился на свою покупку. Вертел камеру в руках, привыкая к весу, к упругому спуску, к ощутимому удару зеркала внутри. Что-то в этой технике, тяжёлой, НАСТОЯЩЕЙ, резонировало с мальчишеской частью моей души.

После я взял готовые фотографии и пошёл к Лиходеевой. И взрослому сознанию и юношескому сердцу в этот вечер одинаково хотелось признания и оваций.

— Обалдеть! — говорит Лидка, — это что, правда я? Как в журнале…

— "Работница" или "Крестьянка"? — подкалываю.

— Да, наплевать! — заявляет Лида, — главное, чтобы я была на обложке. Ты можешь сделать так, чтобы я была на обложке?

— Для этого надо много работать, — говорю, — причём не только мне, но и тебе.

— Я сделаю всё, что скажешь, — отвечает Лиходеева, — всё-всё...

Смотрит при этом так , что беднягу Алика колотит дрожь. От её поцелуев отбиться уже не получается, да я и не слишком стараюсь. Заслужил. Уверен, мы зашли бы и дальше, если бы Лидкина мать поминутно не выглядывала в окошко.

— Ругается, — объясняет Лидка, — говорит, что на мои экзамены вся фабрика работает. Она думает, что весь мир можно за колбасу купить. Не хочу так жить. Славы хочу… Сцены… Поклонников. Чтобы восхищались все.

— ЛИ-ДА! — разносится в очередной раз на всю улицу, — С кем ты там зажимаешься, прошмандовка?! Вот я сейчас выйду! Счас обоих как тряпкой мокрой отхлестаю!

— Ты обещал! — совершенно безосновательно заявляет Лиходеева-младшая и основательно целует меня напоследок...

— Опять уснул! — Николай переворачивается лицом ко мне и бежит задом наперёд, — ты на тренировку сегодня придёшь? Я в прошлый раз полчаса прождал.

У меня на сегодня запланирован визит в Кадышев. Прошло два дня, и очаровательная Людмила Прокофьевна должна передать мне карту книжных сокровищ. Другие вопросы к ней тоже накопились. Отказывать Николаю тоже нельзя. Сам напросился, а теперь "заднюю" включил. Не по-пацански. Потерять уважение куда легче, чем его приобрести.

— Приду, — обещаю. — В пять, правильно?

— У райотдела, — кивает младлей. — Форма есть?

— Только та, что на мне.

— Ладно, разберёмся.

Подосинкина в редакции тоже первым делом обращает внимание на мои губы.

— Аллергия, — говорю, — страшное дело.

— Тогда идите домой, Ветров, — с подозрением щурится она, — примите "Димедрол" и отдыхайте.

О, советская медицина! О, добрая, неиспорченная наркоманами эпоха.

— Так это не заразно, — объясняю, — и мне не мешает никаким образом.