- Смогу, дедушка. Я весь хлеб оборву, - согласился Федя.

Ночью он пробрался к пшенице, и к утру старик с мальчиком принесли в лагерь полную сумку колосьев, вышелушили зерна, провеяли на ветру и ссыпали в мешочек.

- Не рано ли, дед, к посевной готовишься? - спросили его партизаны. - Еще врага с земли не спихнули, а ты о семенах думаешь.

- Самое время. Земля - не фашистская утроба. Будут семушки - будет и хлеб. Теперь доброе зерно без следа не сгинет.

Командир отряда пожурил Захара с Федей, строго-настрого запретил им устраивать подобные вылазки, но пшенице обрадовался и просил беречь ее пуще глаза.

С весны завязались тяжелые бои. Линия фронта все ближе подходила к партизанскому району. Надо было наладить связь с нашими войсками. Пробраться через линию фронта вызвался дед Векшин. С ним увязался и Федя.

- Уж очень ты мал, Федя, - покачал головой командир отряда: - тебе бы по лужайке бегать, в бабки играть, а тут такое дело… Опасно ведь, надо быть ко всему готовым.

- Я всегда готов!

- Пионер, значит… Ну, шагай, братец! - Командир крепко обнял мальчика.

И Захар с Федей пошли. Сначала болотом, буреломом, по пояс проваливаясь в зыбкие трясины. Потом они выбрались к реке, и Захар отправился искать брод, чтобы перейти на другой берег. Федя сидел в густой траве и ждал. Неожиданно за кустами он услышал глухую возню и крики. Федя бросился было на шум, но тут до него донесся протяжный и грустный посвист иволги. Это был условный сигнал. «Я попался. Пробирайся к нашим один», - говорил дед Захар.

Федя забрал дедушкину котомку и, оседлав толстое бревно, переправился через реку.

Через два дня советские войска прорвали вражескую оборону и погнали фашистов на запад, освободив многих советских людей, в том числе и Захара Векшина.

Старик бросился искать Федю.

Мальчика нигде не было. Куда ни писал Захар, какие справки ни наводил, никто ничего не знал о его внуке.

Только через полгода, когда жизнь в Стожарах немного наладилась, Захар Векшин получил письмо из далекого города Ташкента. Федя писал, что донесение он тогда доставил, но его малость поранило, и он лежит сейчас в госпитале.

- …Долго, коротко ли, добрался до меня внучек, - закончил свой рассказ Захар, - и пшеничку привез.

- И молчали до сих пор! Экий вы, Захар Митрич! - с упреком сказал учитель. - Да это же ребятам всякой сказки дороже.

- Опасался, Андрей Иваныч: а вдруг залежались зернышки, никакой жизни в них не сохранилось. Зачем же раньше срока людей в искушение вводить!

Легкий ветерок ворвался на участок, пробежал над посевами, и они зашуршали колосьями, словно хотели сказать: «А мы живем, живем».

А вот теперь дело ясное: здравствует пшеничка, заколосилась, зацвела. Скоро и урожай собирать будем.

Глава 25

ЛАПТА

Нарезав по большой охапке гибких, молодых прутьев, Санькина компания выбралась из зарослей ракитника и пошла домой. Санька уныло плелся позади всех. Все ему было не по душе в этот день: и плотные, серые облака на небе, то и дело моросящие дождем, и бестолковый крик галок над полями, и Петькино нытье о том, что нет ему больше никакого расчета плести корзины, раз продают они их за бесценок.

- Отвяжись ты со своими корзинами! - обругал его Санька. - Надоели они мне.

- Вот и я говорю - расчета нет, - сказал Петька. - Тебя моя мать просила зайти.

- Зачем это?

- Не догадываешься? Насчет сапожной мастерской решить надо. Она уже с дядей Яковом обо всем договорилась. Пелагея Колечкина Тимку тоже отпускает.

Мальчишки дошли до опытного векшинского участка и сели у изгороди отдохнуть.

- Чего, Коншак, скучный такой, словно петух помятый? - не унимался Петька.