— Отлично, — Яблонски с усмешкой посмотрел на Ройала. — Можешь не запирать сегодня ночью свою спальню — я позабочусь, чтобы Толбот не добрался до тебя.

Ройал перенес свой мрачный и полный злобы взгляд с моего лица на лицо Яблонски, и я заметил, что выражение его лица не изменилось. Полагаю, что в этот момент у Ройала, возможно, закопошились мысли о могиле на двоих.

Дворецкий провел нас вверх по лестнице и по узкому коридору в заднюю часть огромного дома, вытащил из кармана ключ, открыл дверь и пригласил войти. Это была спальня с дорогой мебелью, раковиной в углу и современной кроватью красного дерева у правой стены. Дверь слева вела в другую спальню. Дворецкий достал второй ключ и открыл и эту дверь — комната была почти точной копией первой, за исключением старомодной железной кровати.

Она, казалось, была сделана из мостовых балок и, похоже, предназначалась для меня.

Мы вернулись в первую комнату, и Яблонски потребовал, протянув руку:

— Ключи, пожалуйста.

Дворецкий заколебался, с неуверенностью посмотрел на него, затем, пожав плечами, отдал ключи и направился к двери.

— У меня в руке маузер, приятель, хочешь, чтобы я пару раз врезал им тебе по башке? — весело спросил его Яблонски.

— Боюсь, что не понимаю вас, сэр.

— Сэр? Это хорошо. Не ожидал, что в библиотеке тюрьмы «Алькатрас» есть книги о манерах дворецких. Третий ключ, приятель, — от двери из комнаты Толбота в коридор.

Дворецкий сердито посмотрел на него, отдал третий ключ и вышел. Не знаю, какую книгу о манерах дворецких он читал, но он явно пропустил в ней главу о закрывании дверей, хотя такую массивную дверь нелегко закрыть.

Яблонски, ухмыльнувшись, захлопнул дверь, задернул шторы, быстро проверил, нет ли в стенах глазков, и подошел ко мне. Пять или шесть раз он ударил своим здоровенным кулаком по толстенной пальме, пнул ногой по стене и постучал по креслу так, что звуки ударов потрясли комнату, затем произнес не очень нежно и не очень громко:

— Это всего-навсего маленькое предупреждение, скажем так, чтобы ты даже не пытался повторить со мной таких штучек, как с Ройалом. Только пошевели пальцем, и тебе покажется, что на тебя обрушилось здание «Крайслер». Ну, пришел в себя?!

Я замер, замер и Яблонски — в комнате наступила тишина. Мы напряженно прислушивались. Из-за своего плоскостопия и сопения, которое издавал перебитый нос, дворецкий не подошел бы на роль последнего из Могикан, и лишь когда он отошел футов на двадцать от двери, ковер заглушил его тяжелые шаги по коридору.

Яблонски достал ключ, бесшумно открыл наручники, положил их в карман и пожал мне руку так, как будто хотел сломать мне все пальцы. По крайней мере мне так показалось, но моя улыбка была такой же широкой, как у Яблонски. Мы закурили и с зубочистками в руках начали обшаривать обе комнаты в поисках подслушивающих устройств.

Их было полно.

Ровно через сутки я забрался в спортивную машину, в которой оставили ключи от зажигания. Машина стояла ярдах в 400 от ворот виллы генерала. Это был «шевроле-корвет». Такую же машину я угнал днем раньше, когда захватил Мери Рутвен в заложницы.

От вчерашнего дождя не осталось и следа — на голубом небе весь день не появилось ни облачка. А для меня это был очень длинный день. Я лежал в одежде, прикованный наручниками к железной кровати целых двенадцать часов, а температура в выходящей на юг комнате с закрытым окном поднималась до ста градусов но Фаренгейту в тени. Жара и дремотное бездействие — это как раз то, что нужно галапагосской черепахе. Это сделало меня таким же вялым, каким становится подстреленный кролик. Меня продержали в комнате весь день. Яблонски приносил мне пищу, а сразу после обеда он привел меня к генералу, Вайленду и Ройалу, чтобы они могли убедиться в том, какой он хороший сторож и что я относительно здоров.