— Хорошая ночка для предстоящей работы, — сказал я.

— Может, хорошая, а может, и нет, — в голосе капитана Займиса уже не чувствовалось юмора. — Я не считаю ее хорошей. Это не та ночь, которую выбрал бы капитан Займис.

Я не стал говорить ему, что у нас не было выбора, а просто спросил: Слишком ясно, да?

— Да нет, не в этом дело. — Он отвернулся на мгновение, отдал какое-то распоряжение на непонятном языке, который мог быть только греческим, и команда забегала по палубе, отдавая швартовы. И снова повернулся ко мне:

— Извините, что разговариваю с ними на нашем старом языке. Эти трое парней и полугода не прожили в этой стране. Мои сыновья не хотят нырять. Слишком тяжелая эта жизнь говорят. Поэтому приходится нанимать молодых ребят в Греции... Мне не нравится погода, мистер Толбот, — слишком хорошая ночь.

— Именно это я и сказал.

— Нет, — он энергично покачал головой, — слишком хорошая. Воздух слишком неподвижен. А легкий бриз? Он же дует с норд-веста. Это плохо.

Сегодня вечером солнце просто пылало на небе. Это тоже плохо. Чувствуете, как маленькие волны раскачивают «Матапан»? Когда погода хорошая, маленькие волны плещут о корпус каждые три секунды, может, четыре. А сегодня? — он пожал плечами. — Двадцать секунд, ну, может, пятнадцать. Сорок лет я выходил в море из Тарпон-Спрингз. Знаю здешние воды, мистер Толбот, и не совру, если скажу, что знаю их лучше, чем кто-либо другой. Сильный шторм идет.

— Сильный шторм? — Когда речь заходит о сильном шторме, я не больно-то воображаю из себя. — Передали предупреждение об урагане?

— Нет.

— Такие признаки всегда появляются перед ураганом?

— Не всегда, мистер Толбот. Однажды, лет пятнадцать назад, передали штормовое предупреждение, но на море не было никаких признаков. Ни одного.

Рыбаки с Саут-Кайкоса вышли в море. Пятьдесят человек утонуло. Но когда такие признаки налицо в сентябре, то ясно: надвигается сильный шторм.

Всякий раз так случалось.

Да, сегодня ночью никто не собирался подбадривать меня.

— Когда разразится шторм? — спросил я.

— Может, через восемь часов, а может, и через сорок восемь — я не знаю. — Капитан указал на запад, откуда медленно катились длинные маслянистые волны. — Но придет он оттуда... Вы найдете свой резиновый костюм внизу, мистер Толбот.

Через два часа мы на тридцать миль приблизились ко все еще далекому шторму. Шли мы полным ходом, но это только так говорится. Месяц назад два гражданских инженера, с которых взяли клятву молчать, с помощью интересной системы дефлекторов вывели выхлоп двигателя «Матапана» в подводный цилиндр, и двигатель теперь работал очень тихо, но противодавление вдвое снизило его мощность. И все же «Матапан» двигался достаточно быстро, даже слишком быстро для меня. И чем дальше мы уходили в глубь освещенного звездами залива, тем глубже становились впадины между волнами и тем больше я убеждался в безнадежности своей затеи. Но кто-то должен был сделать это, и «джокера» вытянул я.

Этой ночью луна так и не появилась. Постепенно начали пропадать и звезды. Перистые облака серыми простынями обкладывали небо. Затем пошел дождь, не сильный, но холодный, и Джон Займис дал мне кусок просмоленной парусины. На «Матапане» имелась каютка, но я не испытывал ни малейшего желания спускаться вниз.

Я, должно быть, задремал, убаюканный покачиванием суденышка, и как-то неожиданно почувствовал, что дождь перестал барабанить по куску парусины и кто-то — оказалось, это шкипер трясет меня за плечо.

— Вот она, мистер Толбот, Х-13.