– Далеко ты не уйдешь, Толбот, – процедил сквозь зубы шериф. – Через пять минут после твоего ухода каждый слуга закона в графстве будет разыскивать тебя, а через пятнадцать тебя начнут разыскивать по всему штату. – Гримаса боли исказила его лицо. – Разыскивать будут убийцу, Толбот, вооруженного убийцу, поэтому у них будет приказ убить тебя.

– Послушайте, шериф... – начал было судья, но шериф не дал ему продолжить.

– Извините, судья, он мой. – Шериф посмотрел на стонущего полицейского. – С того момента, как он взял пистолет, он – мой... Далеко тебе не уйти, Толбот.

– Приказ убить, да? – произнес я задумчиво и оглядел зал. – Нет‑нет, о мужчинах и речи не может быть – у них может возникнуть тщеславное желание заработать медаль...

– О чем, черт возьми, ты говоришь? – требовательно спросил шериф.

– И не школьницы‑истерички... – пробормотал я, покачал головой и посмотрел на блондинку. – Простите, мисс, но это будете вы.

– Что... что вы имеете в виду? – Возможно, она испугалась, а может, лишь притворилась. – Чего вы хотите?

– Вы же слышали, что сказал «Одинокий рейнджер»: как только полицейские увидят меня, они начнут стрелять во все, что движется. Но они не станут стрелять в женщину, а особенно в такую хорошенькую. Я в тяжелом положении, мисс, и мне нужен страховой полис. Вы им и будете. Пойдемте.

– Черт возьми, Толбот, вы не можете сделать этого! – испуганно прохрипел судья Моллисон. – Невинная девушка, а вы собираетесь подвергать ее жизнь опасности.

– Не я. Если кто‑то и собирается подвергать ее жизнь опасности, так это только друзья шерифа.

– Но мисс Рутвен моя гостья. Я пригласил ее сюда сегодня...

– Нарушение древних законов южного гостеприимства. Понимаю. У Эмили Пост найдется что сказать по этому поводу. – Я схватил девушку за руку и не слишком вежливо заставил ее встать и выйти в проход. – Поторопитесь, мисс, у нас нет...

Но тут же отпустил ее руку и, взяв револьвер за ствол, как дубинку, шагнул по проходу. Я уже наблюдал некоторое время за типом с перебитым носом, который сидел в трех рядах за девушкой, и гамма чувств, пробегавших по его лицу неандертальца, пока он пытался принять и, наконец, принял решение, сказала мне больше, чем это могли бы сделать тревожные звонки и лампы сигнализации.

Он почти встал и вышел в проход, сунув правую руку за лацкан пальто, и в этот момент я ударил его рукояткой кольта по правому локтю. Удар заставил заныть даже мою руку – могу только догадываться, что стало с его локтем. Ему это явно не понравилось, судя по его безумному воплю и падению на скамью. Может быть, я неправильно расценил его действия и он собирался просто достать еще одну сигару, но это научит его не носить сигары под мышкой.

Он все еще сильно шумел, когда я вытащил девушку за руку на крыльцо, захлопнул дверь и запер ее. Это могло дать мне десять, в лучшем случае пятнадцать минут, но больше мне и не требовалось. Таща девушку за собой, я побежал по тропинке к дороге.

На обочине стояли две машины. Одна из них, открытый «шевроле» без каких‑либо надписей, была полицейской машиной, на которой шериф, Доннелли и я приехали в суд. Другая, предположительно принадлежавшая судье Моллисону, – низкорамный «студебекер‑хок». Он казался более быстрым, по большинство американских машин такого типа оснащено автоматическим управлением, с которым я был плохо знаком.