– Это Саймона, – прошептала она.

– Вашего шофера. Он дал их мне пару часов назад. Естественно, по собственной воле. Мне потребовалось пять минут, чтобы убедить его, что я не убийца и далеко не тот, за кого меня принимают. Вы дадите мне столько же времени?

Она медленно молча кивнула.

Мне потребовалось даже меньше трех минут, но я опустил эпизод с обнаружением тела Яблонски – она пока не была готова к таким ударам.

Когда я закончил свой рассказ, она недоверчиво спросила:

– Так вы все это время знали о нас? О папе, обо мне и о наших неприятностях и...

– Мы узнали о вас несколько месяцев назад. Не конкретно о ваших неприятностях, какими бы они ни были, нет, мы узнали лишь, что генерал Блэр Рутвен впутался во что‑то, во что не имел права впутываться. И не спрашивайте меня, кто это «мы» или кто я такой, потому что я не люблю отказываться отвечать на вопросы, да и для вас так будет лучше. Чего боится ваш отец. Мери?

– Я не знаю. Знаю, что он боится Ройала, но...

– Он боится Ройала. Я боюсь Ройала. Мы все боимся Ройала. Держу пари, что Вайленд рассказывает генералу массу историй про Ройала, чтобы генерал был паинькой и боялся. Но не в этом дело. Не столько в этом. Он боится за вас, но мне кажется, что его страхи только выросли, когда он понял, с какой компанией связался. То есть когда он понял, что они из себя представляют на самом деле. Думаю, он влез во все это с открытыми глазами, преследуя свои собственные цели, даже если он и не знал, во что ввязался.

Как долго Вайленд и ваш отец являются, скажем так, компаньонами?

Подумав немного, она ответила:

– Могу сказать вам точно. Все началось, когда мы отдыхали на нашей яхте «Темптрисс» у Вест‑Индских островов в конце апреля прошлого года. Мы стояли в Кингстоне, на Ямайке, когда мамины адвокаты сообщили папе, что она хочет официального развода.

Вы, должно быть, слышали об этом, – продолжила она печально. – Похоже, все газеты Северной Америки писали об этом, а некоторые дали просто отвратительные статьи.

– Вы имеете в виду, что генерала слишком долгое время выдавали за образцового гражданина этой страны, а его брак с вашей матерью – за идеальный?

– Да, вроде того. Они сделались излюбленной мишенью «желтой» прессы, – горько произнесла она. – Я не знаю, что нашло на маму – нам всем было так хорошо друг с другом, – но это лишь говорит о том, что дети никогда точно не знают, что происходит между родителями.

– Дети?

– Я образно говорю. – В ее голосе слышались усталость и подавленность, она и выглядела усталой и разбитой да и была такой, иначе никогда не стала бы рассказывать об этом постороннему человеку. – Дело в том, что у меня есть сестра, Джин, которая на десять лет младше. Папа женился поздно. Джин живет с мамой. Похоже, она и останется с мамой.

Адвокаты все еще улаживают дела. Развода не будет, конечно. Вы не знаете Рутвенов из Новой Англии, мистер Толбот, но если бы вы знали их, то знали бы и то, что некоторые слова отсутствуют в их языке. «Развод» – одно из этих слов.

– А ваш отец не делал попыток примириться?

– Он дважды ездил к ней, но без толку. Она даже не хочет повидать меня: уехала куда‑то, и никто, кроме отца, точно не знает, куда. Когда есть деньги, это нетрудно организовать.