Кажется, он взял книжку бланков телеграмм, зашел в будку, а потом отправил телеграмму. Один из людей Вайленда дождался его ухода, взял книжку, оторвал верхний бланк и доставил его Вайленду. Насколько я поняла, Вайленд работал с ним каким‑то порошком и лампами.

Даже Яблонски поскользнулся. Но будь я на его месте, я бы тоже поскользнулся – тоже подумал бы, что от «хвоста» избавился. Вайленд умный человек, может быть, даже слишком умный для меня.

– Еще что‑нибудь слышали?

– Очень мало. Насколько я поняла, они проявили большую часть текста, но не поняли его. Думаю, он был зашифрован, – она замолчала и, облизнув губы, продолжила:

– Но адрес был написан нормальным языком, конечно.

– Конечно, – я подошел к ней поближе и посмотрел на нее. Я знал ответ на свой следующий вопрос, но должен был задать его:

– И какой адрес?

– Некоему мистеру Дж. К. Кертину, Федеральное бюро расследований. Вот почему я пришла. Я должна была предупредить мистера Яблонски. Больше я ничего не слышала – кто‑то шел по коридору, и я выскользнула через боковую дверь, но мне кажется, что мистер Яблонски в опасности. В большой опасности, мистер Толбот.

– Вы опоздали, – сказал я хрипло и холодно, хотя не хотел этого. Яблонски мертв. Убит.

Они пришли за мной в восемь утра. Ройал и Валентино.

На мне было надето все, кроме пальто, и я был прикован к спинке кровати наручниками – ключи от них я выбросил вместе с тремя дубликатами Яблонски, когда запер все двери.

Они не имели оснований обыскивать меня, и я очень надеялся, что они не станут делать этого. После того как Мери ушла – вся в слезах, несчастная, с неохотой пообещавшая не говорить ни слова о том, что произошло, никому, даже своему отцу, я сел на кровать и стал думать. Мои мысли шли по кругу, но когда и они иссякли, мрак внезапно прорезала первая за все время пребывания в этом доме вспышка – ослепительная вспышка интуиции или здравого смысла. Я поразмышлял еще с полчаса, затем взял лист тонкой бумаги, написал длинное послание, сложил листок так, что он стал не более двух дюймов в ширину, заклеил его и написал сверху домашний адрес судьи Моллисона. Затем сложил его вдвое в длину и засунул между воротничком рубашки и галстуком.

Когда они пришли за мной, я провел в постели не более часа и совсем не поспал. Но прикинулся спящим без задних ног. Кто‑то грубо потряс меня за плечо. Я не «проснулся». Он снова потряс меня. Я пошевелился. Он счел предыдущие свои действия бесполезными и довольно сильно ударил меня по лицу тыльной стороной ладони. Вот сейчас точно настала пора «просыпаться».

Я заворчал, поморгал и приподнялся, потирая рукой лоб.

– Давай, поживее вставай, Толбот. – Если не считать левой стороны его лица, напоминавшей своим цветом закат в миниатюре, то Ройал выглядел, как всегда, спокойным, приятным и отлично выспавшимся – еще один убитый человек на его совести не очень‑то помешал ему спать. Я рад был увидеть, что рука Валентино все еще болтается на перевязи – это облегчало мою задачу превратить его в бывшего телохранителя.

– Поживее вставай, – повторил Ройал. – А почему только одни наручники?

– А? – я поводил головой по сторонам, вовсю делая вид, что еще не совсем пришел в себя. – Черт возьми, что я съел вчера на ужин?

– Ужин? – Ройал слабо улыбнулся. – Ты и твой тюремщик разожрали бутылочку, вот и весь твой ужин.

Я медленно кивнул. Он будет говорить уверенно до тех пор, пока уверен, что если я принял наркотик, то у меня будут лишь весьма смутные воспоминания о том, что происходило до того, как я отключился. Я мрачно посмотрел на него и кивнул на наручники:

– Сними эту хреновину, а?

– Почему только одни наручники? – спокойно повторил Ройал.