Однако тон, которым он это сказал, наводил на мысль о том, что гордая Херена сама вовсе не поочь оставаться его рабыней. Одного за другим к трону Камчака подводили ещё недавно могущественных людей Тарии, закованных теперь в цепи и одетых в короткие туники рабов.

    – Ваше имущество и женщины принадлежат теперь мне, – обратился к ним Камчак – Значит, кто является хозяином Тарии?

    – Камчак, – отвечал по очереди каждый из пленников.

    – Пала Тария? – спросил Камчак.

    – Пала, – отвечали они, низко опустив голову.

    К трону Камчака подвели Фаниуса Турмуса и Камраса и поставили их перед ним на колени.

    Камчак жестом указал на груду сокровищ, сложенных у его трона.

    – Кому принадлежат богатства Тарии? – обратился он к пленникам.

    – Камчаку, – ответили те.

    Камчак запустил руку в волосы стоящей рядом с ним Африз и повернул девушку к себе лицом.

    – А кому принадлежат женщины Тарии? – спросил он.

    – Камчаку, – ответили пленники.

    – А кто, – рассмеялся Камчак, – убар Тарии?

    – Тачак Камчак, – в один голос ответили пленники.

    – Принесите сюда Домашний Камень Тарии, – распорядился Камчак, и к его ногам тут же поднесли овальный гладкий камень с выбитой на нем начальной буквой названия города.

    Он поднял камень над головой и прочел суеверный страх в глазах стоящих перед ним на коленях людей. Но он не расколол камень об пол. Он поднялся с трона и вложил камень в скованные цепями руки Фаниуса Турмуса.

    – Тария жива, убар, – величаво произнес он.

    На глаза Фаниуса Турмуса навернулись слезы; он крепко прижал камень к груди.

    – Утром, – сообщил Камчак, – мы возвращаемся к своим фургонам.

    – Вы сохраните Тарии жизнь, господин? – не веря своим глазам, спросила Африз, знавшая, насколько ненавидит Камчак её родной город.

    – Да, – ответил Камчак. – Тария будет жить.

    Девушка была в недоумении.

    Я и сам был озадачен, но не решался спрашивать.

    Прежде я предполагал, что Камчак разобьет Домашний Камень, похоронив образ города в сердцах людей, а Тарию предаст огню. И лишь сейчас, на прощальном пиру во дворце Фаниуса Турмуса, я осознал, что он дарует городу жизнь, оставляет ему сердце и свободу. Я только теперь понял, что тарианцы смогут вернуться в свой город и стены его не будут разрушены.

    Подобный акт со стороны завоевателя – тачака, казался мне более чем странным.

    Заставляла ли Камчака действовать так его вера в необходимость иметь общего для народов фургонов неприятеля, или тому была ещё одна, возможно более важная, причина?

    Внезапно у дверей раздался какой-то шум и в зал вошли трое кочевников в сопровождении целой свиты воинов.

    Это были Конрад, убар кассаров, Хакимба, убар катайев, а третьим, судя по одеянию, – представитель паравачей; этого человека я не знал, но догадывался, что он, очевидно, их новый убар. Среди сопровождавших их воинов я узнал кассара Альбрехта, а за его спиной с удивлением увидел одетую в короткое одеяние свободной женщины Тенчику, держащую в руке обернутый белым полотном сверток.