|
— Надо будет встретиться завтра и обменяться впечатлениями. Картер молча кивнул. Машина отъехала от тротуара. Картер стоял как вкопанный, но мысли его неслись с бешеной скоростью. Все случившееся казалось ему совершенно бессмысленным, и не стоило даже притворяться, будто в этом был хоть какой-то смысл. Окаменелость, пергамент — кость, кожа… нет, это должно было являться частью какой-то мистификации, шутки. Должно было. Если бы Билл Митчелл не был мертв, Картер поставил бы его на первое место в списке подозреваемых. Но Митчелл был мертв, и этот факт не был частью шутки. Ставки и так уже были слишком высоки. Руссо обгорел почти до неузнаваемости. Это не могло быть ни игрой, ни какого-либо рода интригой. Все это было реальным. Что-то происходило, разворачивалась какая-то ужасная драма, и Картер опасался, что ему, хочет он того или нет, суждено сыграть в этой драме главную роль. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ Настроение у Эзры было приподнятое. Теперь он видел, что его подозрения и опасения стали получать реальные подтверждения. Для человека, знающего, что он стоит на пороге безумия, очень утешительно обнаружить, что даже самое невероятное из того, что приходило ему в голову, в конце концов оказалось вполне возможным. Он не сошел с ума, а вот мир, как это ни прискорбно, вероятно, сошел. Эзра смотрел на пролетающий за окном машины город и измышлял о том, что узнал в лаборатории доктора Пермута. Свиток был куском живой ткани существа неизвестного происхождения. Фрагмент окаменелости был костью того же существа. Но было ли это существо тем, о ком он думал? И кто или что могло снять с него живого кожу? — Кимберли все еще плохо, — сообщил Мори, прервав размышления Эзры. — И они там, черт бы их побрал, ничего не могут понять. Эзра не удивился. Если его предчувствия были верны и болезнь его мачехи была каким-то образом связана с гостем, приглашенным на вечеринку в последнюю минуту, врачи никогда и ничего не смогут понять. — Твой отец сейчас у нее. Эзра так и думал. Он именно поэтому ехал в больницу. Это был шанс наладить отношения с отцом. «И в любых обстоятельствах, — напомнил он себе, — поступить так было бы правильно». Хотя больница сама по себе была, что называется, эксклюзивная, палата Кимберли находилась в самом привилегированном крыле, где на полу лежали дорогущие ковры, на стенах висели яркие репродукции картин, а двери были сделаны из полированного красного дерева. Эзре это отделение скорее напомнило маленькую европейскую гостиницу, чем больницу, и в каком-то смысле так оно и было. Когда Эзра вошел, его отец сидел в первой комнате гостиной. Сэм отключил мобильный телефон и сказал: — Я велел Мори не ждать нас, но он, конечно, принялся со мной спорить. Он бросил телефон на диван. — Как дела у Кимберли? — Полчаса назад у нее началась истерика. Она выдернула из вен иглы капельниц, начала бредить. — О чем? — О чем? — озадаченно уставился на Эзру отец. — Это смешно. Какой у бреда может быть смысл? — Ну, развесели меня. — Что-то насчет птиц и огня. На нее напали птицы с огненными крыльями. Доволен? Эзра положил эту информацию в «копилку», чтобы завтра рассказать Картеру и Руссо. |
