В какой-то миг они спохватились, что позабыли обо мне. Вернее, заметил это Андрей Степаныч. Он мельком глянул на скромные наручные часы «Заря»:

— Ого! Что-то мы заболтались, не пора ли по домам?.. Значит, Василий, примерно в восемнадцать пятнадцать послезавтра. Жду. Вы идите, я еще тут минут десять… и тоже иду.

Распрощавшись с ним, мы с Хафизом вышли. Листок с красными пометками я аккуратно сложил вчетверо и сунул во внутренний карман. Мне показалось, что Музафин тоже хотел сказать мне «до свиданья», но я упредил это:

— Слушай! Я кое-чего не понял, хочу по-товарищески, можно? Как комсомолец с комсомольцем!

На смугловатом темнобровом лице секретаря мелькнуло некое борение. И я его отлично понял.

С одной стороны вроде бы как и вынос сора из избы… а с другой — в самом деле к нему обратился комсомолец из его организации. И не абы какой, а перспективный, с кем можно работать. Делать жизнь. И обязанность секретаря…

Несколько секунд длилась эта душевная борьба. Наконец, Хафиз произнес:

— Ты сейчас в общагу?

— Да.

— Ладно. Пошли, прогуляемся немного. Мне как раз там на трамвай и домой.

В этот момент мы уже были на выходе. Миновали входную группу — два ряда высоченных двустворчатых дверей темного дерева со стеклами с благородно-зеленоватым отливом. Вышли на пустое крыльцо.

Вот тут я ощутил близость осени так, как еще не было. Закат уже окрасил половину неба. Справа, от лесного массива ощутимо тянуло холодком, и я заметил в листве желтые пряди, раскиданные там и сям. Как-то я то ли не замечал, то ли в самом деле они так проявились лишь в последние пару дней…

Хафиз шутливо подтолкнул меня плечом:

— О чем задумался?

— Ну, о чем! Первый учебный год в институте. Еще несколько дней…

— Не боись! Не боги горшки обжигают.

— Даже не думаю бояться. Но спортивный азарт есть.

— А вот это как раз и хорошо. Ну — айда!

И мы пошли по направлению к общаге. Хафиз заговорил:

— По-товарищески, ты говоришь… Согласен. Только ты понял, что этот разговор сугубо между нами?

— Разумеется.

Он все-таки еще помолчал секунды две, прежде, чем сказать:

— Видишь ли, профессор Беззубцев… это особая статья.

Я сделал вид, что впервые слышу нечто в этом роде:

— То есть?

— Мягко говоря, не очень хороший человек. Но доказательств этому никаких. Понимаешь?

— Да, — я серьезно кивнул.

— Бывает так, — секретарь усмехнулся. — Со всех сторон, куда ни глянь — достойный член общества. И по анкетным данным, и по профессиональным качествам… Кстати, специалист он экстра-класса! Говорю это тебе, как бывший студент, у него учившийся. И экзамен сдавший. На «отлично». М-да… Вот и выходит: все гладко, все сладко, а нутро гнилое. Бывает такое в нашем обществе, надо это признать. Ловко подстроился под него, и живет, и даже процветает… Социальный вирус!

— Ничего себе… — я постарался сделать удивленный тон. — Что, даже так⁈

— Уверен, — жестко усмехнулся Хафиз. — Но доказательств нет! Повторюсь. Улавливаешь ситуацию? Парадокс!

— Улавливаю, — ответил я, уже догадываясь кое о чем и, конечно, не показывая этого.

— Вот послушай, — сказал он, понизив голос, и невольно оглянулся. — Послезавтра придешь ты к Столбову… Знаешь, ты старику явно глянулся. Вот так, с первого раза. А он очень строг к людям. Уж я-то знаю, поверь мне! Ведь он…

И здесь Хафиз поведал мне кое-что не то что уж такое неожиданное, но очень интересное.