— Джон, о чем ты думаешь?

— Я так тоскую по нему, что сердце болит. — Он покачал головой, словно пытаясь отбросить горькие воспоминания, и снова стал грести. — Потолкуем о чем-нибудь приятном. Сегодня нам полагается веселиться. И должен же быть хоть какой-то толк от моего университетского образования? Стихи какого поэта ты хочешь послушать? Выбери романтические, тогда я смогу быть страстным и пылким и пробужу в тебе желание.

Он и раньше так делал? Сажал женщину в лодку и читал любовные стихи?

Виола глубоко вздохнула и подавила вспышку неуместной ревности.

— Джон ты вовсе не обязан читать мне стихи.

- Не видел я лица прекрасней и милее.

При встрече с ней и жизнь становится светлее.

Странно, но она не знала автора этих поэтических строк, зато прекрасно распознала этот взгляд. Потому что сегодня уже видела его дважды — когда ела тост с джемом и минутой раньше, когда Джон упомянул об уроках плавания. И с каждым разом становилось все легче поверить, что им владеет не просто обычное желание.

Виола поспешно отвернулась.

— Не узнаю, чьи это стихи.

— Я бы очень удивился, узнай ты автора, поскольку я только сейчас их сочинил.

Она растерянно уставилась на него:

— Как! Только сейчас?!

Джон кивнул:

— Я пишу стихи едва ли не с детства.

— А я понятия не имела. Конечно, вы с Диланом вечно сочиняете глупые лимерики, но чтобы стихи?!

— А я понятия не имел, что ты не умеешь плавать. — Он прикрыл глаза. — Кстати, нам следует как можно скорее начать уроки плавания. Мельничный пруд не глубокий. Идеальное место. Можем начать завтра.

— А я думаю, что нам следует вернуться домой. Сейчас, должно быть, начало четвертого, и хотелось бы принять ванну и переодеться перед обедом. Мы здесь живем по-деревенски, так что обед у нас в пять, — напомнила она.

Джон склонил голову набок.

— А есть у нас ванна, достаточно большая, чтобы вместить двоих?

— Нет, — чопорно процедила Виола.

Джон рассмеялся и больше ничего не сказал. Только повернул лодку к берегу. А Виола повторяла про себя прочитанные им строчки. Разум говорил, что Джон не может быть искренним. Сердце не хотело слушать.

— Поскольку мои стихи не произвели на тебя должного впечатления, у меня родились другие.

Он вынул весла из воды, и лодка снова замерла.

— Лимерик! — Глаза его озорно блеснули.

— Лимерик обо мне?

— Знаю я женщину из Гемпшира,

Чья улыбка дороже целого мира,

Волосы — золото, глаза — озерный ил.

А поцелуй ее навек меня пленил.

— Что? — с негодованием воскликнула Виола, не обращая внимания на ту строку, где говорилось о пленившем его поцелуе. — Мои глаза вовсе не цвета озерного ила!

— Точно тот же оттенок. — Он показал на ближайший берег пруда. — Смотри. Зеленовато-коричневый. И что тут плохого? Совершенно по-английски, полагаю. И очень поэтично.

— Поэтично? — возмутилась Виола. — Поэтам полагается сравнивать женские глаза со звездами, небесами и тому подобными штучками, Если сравнение с грязью входит в твой план соблазнить меня, ничего не выйдет.

Глаза его стали серьезными. Он вытащил весла из уключин, со стуком уронил на дно лодки и подвинулся к ней. У Виолы перехватило дыхание при виде его пылающих глаз. Он вдруг встал на колени, вцепился в края дощатого сиденья и, подавшись вперед, коснулся губами ее губ.

— Как насчет этого? Сработает?

Ее охватила внутренняя дрожь.