— Спасибо, Селеста, я абсолютно здорова.

Женщина, бывшая ее горничной с тех пор, как Виоле исполнилось пятнадцать, облегченно вздохнула и подняла два платья.

— Слоновая кость или светло-голубое?

— Голубое, — равнодушно обронила Виола.

Горничная вынесла голубое платье из гардеробной. Виола осталась на месте.

За дверью слышались голоса Джона и Стивенса. Она не могла разобрать, что они говорили, потому что в ушах звучали слова: «Я хочу тебя и хочу, чтобы ты тоже меня хотела. Хочу так, что, кажется, потерял разум… Даже когда отношения между нами были хуже некуда, я все-таки питал крошечную надежду на то, что когда-нибудь ты вернешься ко мне».

Неожиданно все показалось кристально ясным, и все смятенные чувства вылились в одно простое решение. Виола глубоко вздохнула, вошла в спальню и приблизилась к кровати, на которой уже было разложено голубое шелковое платье.

— Селеста, — попросила она, — пошли кого-нибудь па кухню и передай, что обед задерживается часа на два.

Горничная недоуменно воззрилась на нее, но кивнула:

— Да, миледи.

— И найди чем заняться, пока я не позову тебя. Если вообще позову.

Кажется, горничную осенило, потому что лицо ее выразило неподдельное изумление. Но она воздержалась от расспросов и поспешно удалилась, оставив Виолу одну.

Виола подошла к туалетному столику и взяла расческу. Распутала влажные пряди, но не стала заплетать косу или делать прическу. Оставив волосы распущенными, она прошла через гардеробную.

Джон все еще сидел в ванне — она слышала плеск воды и голоса, но все же повернула дверную ручку и глубоко вздохнула, прежде чем открыть дверь.

Джон развалился в ванне, откинув голову на бортик и держась обеими руками за края, а Стивене стоял рядом с полотенцем наготове. При виде Виолы мужчины удивленно воззрились на нее.

Не обращая внимания на камердинера, Виола шагнула ближе.

— Ты действительно говорил правду? — бесцеремонно спросила она. — Насчет того, что сказал тогда?

Джон посмотрел на Стивенса и коротко кивнул.

Камердинер уронил полотенце на скамью у ванны и немедленно вышел в коридор, закрыв за собой дверь.

Виола сцепила пальцы и затаила дыхание, выжидая. Но Джон молчал, слегка улыбаясь.

— Ну? — не выдержала она.

— А что я сказал тогда? — с невинным видом спросил он, хотя в глазах плясали дьявольские искорки. — Насчет твоих глаз цвета озерного ила?

Виола, неожиданно смутившись, переступила с ноги на ногу. Что, если она вот-вот совершит ужасную ошибку?

— Нет, — прошептала она, чувствуя, как возвращаются прежние страхи. Сердце заколотилось так громко, что, по ее мнению, стук был слышен в другом конце комнаты. — Стихотворение. О том, что ты не видел лица прекрасней и милее. Ну и… когда сказал сегодня утром, что надеешься, что когда-нибудь мы снова будем жить вместе. Ты действительно это подразумевал, или все это только слова, которые, по-твоему, мне хотелось бы услышать?

Джон не ответил, и напускная храбрость мгновенно испарилась.

— Не важно, — пробормотала она и, повернувшись, попыталась сбежать в безопасное уединение спальни, но услышала всплеск и не успела встревожиться, как он двумя шагами догнал ее, обнял за талию и прижал спиной к себе.

— Я говорил правду, — хрипло признался он и прижался поцелуем к ее щеке. — И действительно подразумевал это, Виола.

Его тело было мокрым, губы — горячими, и остатки сопротивления рассыпались в прах. Чувственный голод, который она годами держала в узде, словно прорвал защитные барьеры, и Виола с криком повернулась и обхватила его шею.