Чмокнув ее в ответ, Брэндон равнодушно сказал:

– Увидимся на следующей неделе, детка. Я тебе позвоню сегодня вечером и завтра, перед тем как улететь в Сан‑Франциско.

– А ты не хочешь перед отъездом пообедать у моих родителей в пятницу вечером? – на всякий случай спросила Аллегра, злясь на себя за то, что все‑таки не выдержала и стала его упрашивать. Именно этого ей делать не стоило, но она не смогла с собой совладать. Уж очень хотелось побыть с Брэндоном.

– Боюсь, тогда я опоздаю на самолет, как в прошлый раз, и дети расстроятся.

– Дети? – Аллегра вскинула брови. Она мысленно приказала себе остановиться, но было поздно, слова уже слетели с языка. – Или Джоанна?

– Полно, Элли, будь хорошей девочкой. Ты же знаешь, что я ничего не могу изменить. Мне предстоит судебный процесс, тебе нужно лететь в Нью‑Йорк, у меня дети в Сан‑Франциско. У каждого из нас свои обязательства. Так займемся каждый своим делом, а когда закончим, тогда и встретимся спокойно.

В устах Брэндона все это звучало очень разумно, но все же его доводы почему‑то вызывали у Аллегры внутренний протест – наверное, по той же причине, по которой она испытывала разочарование, когда Брэндон отказывался куда‑то с ней пойти или когда возвращался от нее к себе домой. По крайней мере сегодня он остался ночевать у нее, подумала Аллегра, напоминая себе, что ей следует радоваться хотя бы этому и не пилить его из‑за уик‑энда.

– Я люблю тебя, – тихо сказала она.

Брэндон поцеловал ее в дверях, и Аллегра отступила в прихожую, чтобы никто не увидел ее голой.

– Я тебя тоже. – Брэндон улыбнулся. – Желаю приятной поездки в Нью‑Йорк. Одевайся потеплее, «Таймс» прогнозирует на завтра снег.

– Великолепно, – пробурчала Аллегра.

Сев в машину, Брэндон оглянулся и помахал ей рукой. Провожая его взглядом, Аллегра чувствовала себя несчастной и жалкой. Она закрыла дверь, прошла в спальню и стала смотреть, как он дает задний ход по подъездной аллее. Аллегра не могла спокойно наблюдать, как Брэндон уезжает. Она чувствовала неладное, но не знала толком почему. Она пыталась разобраться в себе, понять, что беспокоит ее больше всего: то ли что Брэндон не захотел менять ради нее свои планы, то ли что он снова встретится с дочерьми, а значит, и с Джоанной, или сам факт, что ей придется идти на церемонию награждения одной да еще объяснять это родителям. Или ей просто не по себе от сознания, что они с Брэндоном увидятся только через десять дней?

Как бы то ни было, Аллегра чувствовала себя несчастной.

Она пошла в ванную и встала под душ. Долго простояла она так, думая о Брэндоне и спрашивая себя, изменится ли он когда‑ нибудь. Или ему всегда будет нравиться спать одному, он по‑ прежнему будет считать хлопотным заезжать к ней после работы и всю жизнь так и будет числиться мужем Джоанны?

Вода стекала по лицу, смешиваясь со слезами. Аллегра твердила себе, что глупо так расстраиваться, но ничего не могла с собой поделать.

Через полчаса, наконец выключив душ, Аллегра чувствовала себя не посвежевшей, а, наоборот, обессиленной. Брэндон к этому времени должен был быть уже в своем офисе. Как странно, что он в городе и пробудет там еще два дня, но они не увидятся. Он так и не смог понять ее чувства.

– Как вы думаете, почему? – всегда в таких случаях спрашивала доктор Грин.

– Откуда мне знать? – зачастую довольно резко отвечала Аллегра.

Но ее резкость не обескураживала доктора.

– Как вы думаете, может, это потому, что он недостаточно серьезно относится к вашим отношениям? Или вы для него не так важны, как он для вас? А может, он просто не способен на отношения такого уровня, какой нужен вам?

Всякий раз, когда доктор Грин принималась развивать эту тему, Аллегра начинала нервничать.