– Похоже, у вас очень интересная семья. – После короткого молчания, когда слышалось только негромкое поскрипывание кресла‑качалки, миссис Гамильтон задала вопрос, который сразил Аллегру наповал. Она никак не ожидала от матери Джеффа такой бесцеремонности. – Скажите, Аллегра, вы еврейка?

Джефф чуть не свалился со стула. В ожидании ответа он посмотрел на Аллегру.

– По правде говоря, нет, – бесстрастно ответила та. – Я принадлежу к епископальной церкви, но мой отец – еврей, и я довольно много знаю об иудаизме. Вы хотите что‑нибудь узнать? – спросила она с подчеркнутой вежливостью, но миссис Гамильтон не клюнула на наживку. Она была достаточно стара и проницательна, и ее ничуть не волновало, понравится ли она своей будущей невестке. Джефф слушал мать с ужасом.

– Я так и думала, – безапелляционно продолжала миссис Гамильтон. – Вы не похожи на еврейку.

– Вы тоже, – спокойно заметила Аллегра. – А вы еврейка?

Джефф чуть не подавился лимонадом. Он закашлялся и

поспешно отвернулся, пряча от матери смеющиеся глаза.

Никто никогда не задавал миссис Гамильтон такого вопроса.

– Конечно, нет! С фамилией Гамильтон? Вы что, с ума сошли?

– Не думаю, – как ни в чем не бывало ответила Аллегра. – А что? – Аллегра говорила так спокойно, словно они беседовали о погоде. Миссис Гамильтон еще не поняла, в чем дело, но Джеффу стало стыдно.

– Значит, насколько я понимаю, ваша мать не еврейка, – продолжала миссис Гамильтон, довольная уже тем, что на ее будущих внуках не будет этого клейма. Но раз отец Аллегры еврей, то она все равно наполовину еврейка.

Тут Джефф не выдержал и вмешался в разговор. Он решил, что пора избавить мать от страданий, а себя и Аллегру – от необходимости ее выслушивать.

– Ее мать не еврейка, и отец тоже. – У него возникло неприятное ощущение, будто он предает Аллегру, но в своих собственных интересах он был вынужден продолжать: – Родного отца Аллегры зовут Чарлз Стэнтон, он врач, живет в Бостоне.

Миссис Гамильтон снова посмотрела на Аллегру с неодобрением:

– Ради всего святого, почему вы не носите его фамилию?

– Потому что я его ненавижу и мы с ним не виделись уже много лет. – Четыре года общения с психоаналитиком не прошли для Аллегры впустую, это был самый отвратительный разговор, в котором ей когда‑либо приходилось принимать участие, и она чуть было не сказала об этом открыто. – Честно говоря, после того, что я видела в своей семье, я бы не стала возражать, если бы мои дети воспитывались как иудеи. Мои брат и сестра – евреи, и я не вижу в этом ничего плохого. Я могу всем пожелать такого детства, какое было у них.

Джефф начал всерьез опасаться, что ему придется приводить мать в чувство. Он бросил на Аллегру предостерегающий взгляд, однако та не вняла предостережению. Чтобы успокоить мать, он выдал тайну Аллегры и сам это сознавал. Но его глаза безмолвно говорили: «Виноват, каюсь, но ты же знаешь, что я ничего такого не имел в виду».

– Полагаю, вы пошутили, – холодно заключила миссис Гамильтон.

После этого она заговорила о другом, и ни Аллегра, ни Джефф не стали возражать. Через некоторое время они пошли наверх переодеваться к обеду. Каждый отправился в свою комнату, но Джефф переоделся и, как только у него появилась возможность проскользнуть незамеченным, примчался к Аллегре в комнату для гостей.