– Твоя мать во многом напоминает моего родного отца. Не хочу сказать, что она такая же злобная, но в ней есть то же восточное высокомерие, упрямство, черствость. Отец почти всегда был мной недоволен, за всю жизнь он меня ни разу ни за что не похвалил. Помню, в детстве я страшно из‑за этого переживала, но сейчас мне все равно. По‑моему, твоя мать такая же. Если бы я хотела заслужить ее одобрение, мне пришлось бы из кожи вон лезть, на животе ползать, но я бы его так и не получила. Суметь сдержаться, ни в коем случае не похвалить, не дать слабину – вот что для таких людей главное. Это особое искусство, и твоя мать достигла в нем вершин. Как и мой отец.

– Да, бывало, мне тоже доставалось, но не так, как тебе сегодня. Такой я ее еще не видел, – признался Джефф, все так же испытывая неловкость из‑за поведения матери.

– Еще бы, ведь я представляю большую угрозу, – напомнила Аллегра. – Сначала я похитила тебя из Нью‑Йорка, а потом украла сына у матери. Кроме тебя, у нее никого нет. – Аллегра могла объяснить и в какой‑то степени понять поведение миссис Гамильтон, но легче от этого не становилось. – Может, позже она оттает, – сказала она лишь для того, чтобы подбодрить Джеффа.

Этой ночью они снова спали в розовой комнате для гостей, но на этот раз Джефф поставил будильник на половину восьмого и вовремя вернулся в свою комнату. Там он принял душ, оделся и уложил вещи. Затем вернулся и разбудил Аллегру. Хорошего понемножку. Они сделали то, ради чего приезжали, и теперь могут возвращаться обратно. Джефф заранее заказал билеты на ранний рейс. Когда Аллегра в брючном костюме из марлевки спустилась к завтраку, Джефф объявил матери, что они уезжают.

– Самолет вылетает в час, – сказал он, – а это значит, что в десять мы с Аллегрой должны выехать из Саутгемптона.

Он объяснил, что утром разговаривал по телефону с режиссером. На съемках возникли какие‑то затруднения, поэтому ему нужно вернуться в Лос‑Анджелес пораньше.

Аллегра расстроилась за Джеффа.

– Что случилось? – В эту ночь она спала сном младенца, и проснулась отдохнувшая, полная сил и готовая выдержать еще одну порцию оскорблений со стороны его матери. Однако как только миссис Гамильтон вышла из комнаты, Джефф шепотом объяснил Аллегре, что с фильмом все в порядке, а уезжают они потому, что выполнили свой долг и провели в Саутгемптоне достаточно времени. Даже он не мог выдержать здесь дольше.

– Ты правда этого хочешь? – так же шепотом спросила Аллегра, наклонившись к нему через стол. Джефф кивнул, и она не стала настаивать. Ей не хотелось отрывать сына от матери, но, похоже, ему самому даже больше, чем ей, не терпелось уехать.

Перед отъездом Джефф напомнил матери дату предстоящей свадьбы и еще раз повторил, что они с Аллегрой рассчитывают на ее приезд. Он обнял мать, и она почти ответила – но только почти; вручил Лиззи небольшую премию. Вскоре за ними пришла машина. Аллегра чуть не покатилась со смеху, увидев длиннющий белый лимузин. Джефф, заказывая автомобиль, наверное, выбрал самый длинный, какой только смог найти. В лимузине имелся бар, телевизор и еще бог знает что. У миссис Гамильтон был такой вид, словно она скорее умерла бы, чем позволила такому чудищу заехать на ее подъездную дорожку. Но Джефф выглядел очень довольным.

– У себя в Калифорнии мы, мамочка, все время на таких ездим, – заметил он небрежно. – И тебе для поездки на нашу свадьбу тоже постараемся достать лимузин.

Еще раз поцеловав мать на прощание, Джефф передал водителю чемоданы, и они сели в машину. На повороте Аллегра в последний раз оглянулась на дом. Мать Джеффа стояла на крыльце – одинокая трагическая фигура. Наверное, миссис Гамильтон и впрямь одинока, но при этом она еще и очень злобная. И по мнению Аллегры, эта женщина не стоит тех гигантских усилий, которые пришлось бы приложить, чтобы наладить с ней отношения.