|
Не говоря уж о все больше и больше заплетающемся языке… Всю сервировку делала сама миссис Хамул, в то время как повар, прислонившись к кухонной плите, с полным бокалом в руке и с мстительной улыбкой на губах смотрел, как она накладывает из горшка по глубоким тарелкам абсолютно отвратительного вида варево. Наконец все было готово, и миссис Хамул понесла поднос с тарелками и приборами в столовую…
— Благослови их всех Господь! — Благослови их всех Господь! — Пьем! В этот момент откуда-то со стороны столовой донесся приглушенный вопль, затем чуть более громкий стук захлопнувшейся двери, чьи-то торопливые шаги в коридоре, восклицание мисс Липп: «Ганс, Ганс!» — и… в кухню ворвался разгневанный Фишер. В правой руке он держал тарелку со своим ужином. Гевен, заметно пошатнувшись, медленно повернулся к нему. Фишер истерически выкрикнул что-то по-турецки и… швырнул тарелку прямо ему в голову! Хотя тарелка попала Гевену только в правое плечо, а затем, с грохотом упав на пол, разбилась на множество кусочков, немало ее содержимого все-таки оказалось на его лице, с которого тут же начала капать и даже стекать жирная коричневая подлива… Гевен тупо посмотрел на Фишера, который продолжал яростно кричать что-то по-турецки, затем, когда тот, выкрикнув последнее и, похоже, самое страшное оскорбление, повернулся, чтобы уйти, на лице повара вдруг появилось какое-то необычное выражение. Такого мне у него видеть еще не доводилось — какая-то странная улыбка во весь рот и широко раскрытые, выпученные глаза… — Monsieur est servi, — протянул, нет, скорее прошипел он, и в тот же момент я заметил, как его рука молниеносно метнулась за лежащим на разделочной доске резаком для рубки мяса. Я попытался было громким восклицанием предупредить Фишера, но тот успел уже выйти в коридор. А к тому времени, когда я добрался до двери, Фишер уже пятился назад, отчаянно вопя о помощи. Из большого пореза на его лице текла струйка крови, руки были высоко подняты, чтобы защититься от огромного резака, которым, злобно ощерившись, бешено размахивал наступающий на него Гевен… Когда я в два широких прыжка подскочил к ним и повис на руке Гевена, в коридоре со стороны столовой неожиданно появился сам Харпер, очевидно услышавший наши громкие вопли и шум возни. — Senden illallah! — во всю глотку заорал повар. Но Харпер ребром правой ладони резко ударил его по шее, и Гевен, вдруг обмякнув, медленно осел на пол, будто полный мешок, из которого выпустили весь воздух… Из ран и порезов на лице и обеих руках Фишера обильно текла кровь, и он неподвижно стоял, удивленно глядя на свои ладони, как будто все это было не его, а кого-то совсем другого… Харпер бросил на меня пристальный взгляд: — Артур, выведите машину из гаража и подгоните ее к парадному входу. И как можно быстрее! Я поставил «линкольн», где он велел, и прошел внутрь дома. Похоже, сейчас всем было не до церемоний, и я вполне мог позволить себе небольшие вольности. Так, во всяком случае, мне казалось. Фишер сидел на стуле в умывальне с мраморным полом, справа от главного холла. Харпер и мисс Липп перевязывали его окровавленные руки полотенцами; Миллер пытался остановить кровь, сочившуюся из раны на лице, Хамулы суетились рядом, не зная толком, что делать… Увидев меня, Харпер кивком указал на них: — Спросите у старика, где здесь можно найти ближайшего врача. Только не перепутайте: не больницу, а именно ближайшего частного врача! — Не надо, я сам спрошу, — слабым голосом пробормотал Фишер, лицо которого стало уже темно-серого цвета. Я схватил Хамула за руку и подтащил к нему поближе. В Сариере есть не один, а даже два врача, объяснил турок, но ближайший к нам находится не здесь, а около Биликдере, в противоположной стороне отсюда. |
