Гевен снова сел на свое место, причем его нижняя губа тряслась так сильно, что, когда он попытался тут же осушить свой бокал, бренди буквально залило его подбородок. Налив себе еще один, он бросил на меня яростный взгляд.

— Pislik! — отрывисто произнес он. — Domuz!

Наверняка какие-нибудь очень грубые турецкие оскорбления, догадался я, но, поскольку они, естественно, предназначались Фишеру, и никому иному, я ничего не ответил и с удовольствием продолжал поедать свое восхитительное рисотто.

Гевен, не спрашивая моего согласия, подлил мне в стакан еще немного бренди. Затем коротко произнес:

— Тост!

Я пожал плечами:

— Тост так тост.

Он торжественно встал, поднял свой бокал:

— Нам нечего больше здесь ждать, на этой стороне океана, так что давайте выпьем, парни, все вместе, да благословит вас всех наш Господь!.. Пей!

Я послушно сделал глоток.

— Благослови всех вас Господь.

Допив свой бокал до дна, Гевен тут же запел:

— «Дай хоть немного счастья всем сержантам и старшинам, всем солдатам и капралам, чьи сыновья сложили за нас свои головы…» Пей!

Я чуть отхлебнул из моего бокала.

— Да благослови их Господь!

Гевен, тяжело дыша перегаром, наклонился ко мне через стол. Почти вплотную к моему лицу. Ощущение, должен заметить, было далеко не из самых приятных…

— А знаешь что? — с явной угрозой произнес он. — Если этот гаденыш скажет мне еще хоть одно слово, я тут же его убью, это уж точно!

— Ну что ты. Он всего лишь только дурак!

Нижняя губа Гевена снова задрожала.

— Ты его что, защищаешь?

— Конечно же нет. С чего бы это мне защищать этого придурка? Но стоит ли он того, чтобы его убивали? По-моему, нет. Фишер слишком глуп и слишком самонадеян!

Гевен недоверчиво сел на место и налил себе еще полбокала бренди. Его нижняя губа продолжала свой замысловатый танец, но уже совсем в ином ключе — он явно пытался справиться с незнакомой для него дилеммой, которую породил мой неожиданный вопрос…

Как раз в это время в кухню зашла чета Хамулов — приготовить все, что нужно, для сервировки ужина «белых людей». Я отметил про себя, что глаза старого Хамула сразу же отметили необычную атмосферу и он начал говорить с Гевеном. По-турецки, само собой разумеется, — более того, похоже, на каком-то странном, скорее всего, деревенском диалекте, потому что мне не только не удалось понять ни слова, но и даже уловить общего направления их беседы. Впрочем, это было не так уж и важно, поскольку в ходе ее Гевен то и дело ухмылялся, а один раз даже громко засмеялся. Но при этом не прекращал прикладываться к бутылочке. Когда же я попробовал, поблагодарив за прекрасное рисотто, ускользнуть в свою комнату, последовала новая вспышка гнева:

— Куда это ты вдруг собрался?

— Тебе ведь, очевидно, надо работать. Ну а я буду только путаться у тебя под ногами…

— Сядь! Здесь ты мой гость, но ничего не пьешь. Почему?

Прямо передо мной стоял почти полный бокал бренди. Я послушно взял его, отпил еще один глоток.

— Нет, нет, не так, а по-настоящему!

Я снова поднес бокал к губам, изо всех сил стараясь изобразить на лице явное удовольствие. Но как только повар ненадолго отвернулся к старому Хамулу, тут же незаметно вылил, как минимум, половину бокала в раковину умывальника. Увы, все мои ухищрения оказались абсолютно бесполезными — Гевен, заметив, что мой бокал уже более чем наполовину пуст, снова долил его до самого края.

Ужин «белые люди» назначили в восемь тридцать, и к тому времени Гевен уже заметно не очень твердо стоял на ногах. Не говоря уж о все больше и больше заплетающемся языке… Всю сервировку делала сама миссис Хамул, в то время как повар, прислонившись к кухонной плите, с полным бокалом в руке и с мстительной улыбкой на губах смотрел, как она накладывает из горшка по глубоким тарелкам абсолютно отвратительного вида варево.