Будет ли ему одиноко здесь, когда они уйдут, оставив его в компании пауков и ящериц? Или, может быть, другой караван, заметив крест, сделает короткую остановку и помянет душу покойного?
Голос папаши Вандербуша дрожал, когда он читал какой-то отрывок из черной Библии его жены Гертруды. Странно, но никто не попросил Билла Колфакса отслужить заупокойную. Эмеральда не могла бы точно ответить, почему. Возможно, потому, что всем было стыдно за свадебный фарс, куда они ее втянули. Все стояли, опустив глаза в землю, сухую и безжизненную.
Марта Ригни стояла неестественно прямо, словно изваяние, сложив руки на животе, с опухшими глазами. Саул стоял рядом с женой. Усталость и горе заострили черты его лица, и оно казалось вырезанным из дерева. Тринадцатилетний Боб Ригни смотрел на завернутое в одеяло тело брата так, будто готов был кого-то ударить.
Труди всхлипывала. Позади всех стоял Мэйс, но он смотрел не на тело, а на звезды, будто видел там, в вышине, нечто такое, чего не могли видеть остальные.
После молитвы папаша Вандербуш и несколько добровольцев принялись собирать камни, чтобы засыпать тело: земля была такой твердой, что закопать его было невозможно. Саул сколотил грубый крест из дощечек, а Боб выцарапал на нем скупую надпись: «Мартин Ригни, восемнадцать лет, умер здесь».
Послышался стук камней, ударяющихся друг о друга или, что еще ужаснее, о что-то мягкое. Труди закричала, но Марта осталась стоять неподвижно, сухими глазами глядя на то, как камни покрывают тело сына.
Бен взял Эмеральду за руку.
– Пойдем, – сказал он, – нам надо идти.
– Я… Я не могу уйти. Я должна побыть одна, пожалуйста! – Она оттолкнула его руку.
– Эмеральда!
Но она, приподняв юбку, устремилась в темноту, из светового круга лампы, прочь от всех остальных, от повозок.
Она остановилась, задохнувшись от бега, и упала на колени. Слезы полились как-то сразу, рыдания сдавливали горло.
Чарлз, Маргарет, Оррин… теперь Мартин, все, все…
Услышав шаги, Эмери напряглась.
– Эмеральда?
– Мэйс! – Она вскочила на ноги.
Он подошел к ней, зажав в руке шляпу. Глаза его и зубы блестели в неверном лунном свете.
– Что ты делаешь, скажи, ради Бога, ненормальная! Ты что, хочешь потеряться в этой пустыне? Разве ты не знаешь, что мы уходим?
Он схватил ее за руку и гневно рванул. Она уперлась ногами в землю, сопротивляясь.
– Да, конечно, – закричала она, – забросали Мартина камнями за пять минут, и снова в путь?! Оставили его лежать на земле, как те… как те обглоданные скелеты, которые мы видели на пути!
– Эмеральда, милая, пойми, что нам по-другому нельзя. Ты хочешь, чтобы мы все погибли? Чтобы некому было даже прочитать молитву над нашими телами?
– Нет, я… – Эмеральда почувствовала, как подступает к горлу горячий ком желчи. Она рванулась от Мэйса. И тут ее начало рвать.
Он поддерживал ее, не давая упасть. Наконец она выпрямилась. Ее пошатывало, ей хотелось плакать от унижения. Мэйс все еще придерживал ее, и она чувствовала, что, если он отпустит ее, она упадет прямо на землю.
– Все в порядке, моя хорошая?
– Я… думаю, что да.
– Тогда возьми вот это и вытри губы. Он не слишком чистый, но лучше, чем ничего. – Мэйс достал из кармана большой шейный платок, которым часто закрывал рот и нос, защищая легкие от пыли. – Вытри, – приказал он.
Она повиновалась. Платок пах пустыней и Мэйсом.
– Благодарю тебя, – прошептала она.
– Вот так лучше, а сейчас пора возвращаться. Твой муж уже, наверное, ищет тебя. |