Пищал какой то автомат – что то вроде огромного ящика; по бокам его нервно дергались две пухлые светло коричневые руки.

«Бип!» – пискнул автомат.

– Черт! – раздался голос из за ящика.

– Преподобный Пауэлл здесь, о Великий Владыка, – пропела Джоулин писклявым голосом.

– Что? – донеслось из за ящика.

«Бип!» – пищал автомат.

– Преподобный Пауэлл здесь, как вы и предсказывали, о совершенство, о неземной свет!

– Кто?

– Тот, о ком вы сказали, что он приедет. Христианин. Баптистский пастор, которого мы представим всему миру обращенным в нашу истинную веру.

– Что? Что ты несешь?

– Вспомните письмо, о Великий.

– А, да. Ниггер. Тащи его сюда.

Джоулин схватила Пауэлла за руку и с сияющей улыбкой кивнула, чтобы он следовал за ней.

– Мне не нравится это слово. Последний раз, мой юный друг, меня так называли головорезы в закусочной твоего отца.

– Вы не понимаете. В устах Всеблагого Владыки слово «ниггер» звучит совсем не оскорбительно. Да и что такое слово – два ничего не значащих слога. «Ниг» и «гер». И больше ничего.

– Это не тебе решать. И не твоему владыке.

Когда преподобный Пауэлл увидел Всеблагого Владыку, он кивнул головой и сказал себе «Ага!», как бы в подтверждение собственных мыслей. Он уже понял, что в этом здании ничему удивляться не следует. На Всеблагом Владыке была лишь пара слишком тесных белых трусиков. Никакой другой одежды на этом пухлом светло коричневом теле не наблюдалось.

Он был похож на сардельку, перехваченную посередине лейкопластырем.

Юношеский пушок пробивался над четко очерченными губами. На лоб ниспадала прядь сальных черных волос. Он стоял перед экраном, вроде телевизионного, внимательно следил за прыгающей по экрану светящейся точкой и крутил ручки по бокам автомата.

«Бип!» – пропищал автомат, и точка с сумасшедшей скоростью пролетела от одного края экрана к другому.

– Минутку, – сказал юноша.

На вид Пауэлл дал бы ему лет пятнадцать шестнадцать. Губы его нервно дергались, в речи чувствовался слабый акцент – так говорили белые юноши и девушки, приезжавшие много лет тому назад на Юг, чтобы бороться за гражданские права негров.

«Бип, бип, бип!» – пропищал автомат, и Всеблагой Владыка широко ухмыльнулся.

– Ладно, так ты и есть тот самый ниггер? Тогда к делу. Я – Шрила Гупта Махеш Дор. Для тебя – Великий Всеблагой Владыка.

Преподобный Пауэлл устало вздохнул. В этом вздохе было все: сотни миль по пыльным дорогам Индии; ночевки на заднем сиденье автомобиля; созерцание увозимых куда то сотворенных из человеческой плоти монументов голоду; беспокойство о судьбе белой девушки, которая когда то была так мила и добра ко всем. Обо всем этом он вздохнул, и когда заговорил, то понял, что бесконечно устал:

– Юноша, вы ошиблись адресом – со мной ваш номер не пройдет. Моя душа принадлежит Господу Иисусу. А ты, Джоулин... Мне жаль тебя. Это не духовный человек.

– Отлично, – сказал Шрила Дор. – Всю эту фигню можно опустить. Мое предложение очень простое. Мы с тобой могли бы сотню лет нудно препираться друг с другом, ссылаясь кто на апостола Павла, кто на Веданту, или какое там еще дерьмо сегодня в моде. Вот что я предлагаю. Я знаю, как ты должен жить, чтобы быть счастливым. Слушай. Язык дан тебе для того, чтобы чувствовать вкус. Глаза – для того, чтобы видеть. Ноги – для того, чтобы ходить. А когда они этого не делают, значит, что то не так. Так или нет?

Преподобный Пауэлл пожал плечами.

– Так или нет? – повторил Шрила Дор.