Кто бы ему верил. Ульяна смотрела на бледное лицо, с которого исчез привычный румянец, на обросшие волосы, на то, как похудел и осунулся, на тени и складки у губ и носа — и давала себе слово. Что на следующем заседании суда, когда закончится избранная мера пресечения, она загрызет кого-нибудь — если

Захара не освободят.

Балашов-старший уже, кажется, нервно вздрагивал, когда видел Улю. Марат говорил ей ты и именно с ним — и с Юрием Валентиновичем — она проводила больше всего времени за обсуждениями стратегии и тактики. Артур пока держался на расстоянии и, кажется, занимал наблюдательную позицию. А Милана, к некоторому удивлению Ули, пару раз попыталась защитить отца от ее нападок.

Да, Ульяна чувствовала, что стала совсем другой. Более резкой. Более грубой. Могла рявкнуть на Антона Балашова — на самого Антона Балашова! Могла перебить Ватаева, если ей пришла в голову какая-то неожиданная мысль. Ей было все равно, что о ней подумают. Ульяне надо было вытащить Захара. И она будет делать все, что ей для этого необходимо, не обращая внимания на чьи-то там чувства, и кому она при этом наступила на больную мозоль.

Близился день окончания срока меры пресечения в виде заключения под стражу и очередного заседания суда. Чем ближе подбиралась эта дата, тем острее Уля чувствовала, что ее личный ресурс очень близок к исчерпанию. Прямо вот по донышку уже черпает. Все чаще хотелось спать. Или просто лежать и тупо смотреть в потолок. И ни о чем не думать.

В день накануне они собрались в кабинете Артура уже привычным составом: Балашов с детьми, Марат, Ульяна. Юрия Валентиновича Уля безапелляционно отправила домой — все, что ей было необходимо, она с шефом уже обсудила.

Ульяна, если честно, и в этой встрече особого толка не видела.

Но все же почему-то пришла.

— Мы будем завтра держать за вас кулачки, — как-то по-детски сказала Милана.

— Кулачки не помогут, — у Ули уже не было сил, чтобы быть милой или хотя бы лояльной. — Все, что мне надо — чтобы Антон Борисович завтра сделал то, что он обещал.

— Я же сказал, — буркнул Балашов-старший. — Я же пообещал.

— Не сдержите слово — я не знаю, что я с вами сделаю.

Повисла тишина. Ну, давайте, попробуйте мне возразить. Никто не торопился. Антон Балашов сидел, низко опустив голову и глядя в СТОЛ.

— Папа, ты должен понимать, — неожиданно первым раздался голос Миланы. — Мы должны вытащить Захара. Он нам как брат.

— Он нам брат, — поправил сестру Артур.

Ульяна поняла, что больше не вынесет всего этого. Это ваши семейные разборки, господа Балашовы! Вы не можете который год между собой нормально договориться и разобраться. А крайним у вас оказался Захар! Брат он вам, видите ли! Хреновые вы брат и сестра!

Уля понимала, что это в ней говорит накопившаяся адская усталость. Что все на самом деле не так. Но видеть их всех она больше не могла.

— Извините, — Уля встала. — Мы все обсудили. Завтра непростой день. С вашего позволения я пойду. Мне надо… выспаться.

Ей еще летели в спину какие-то слова — «До свидания», «Удачи», «Отдохните как следует», но она уже выходила из кабинета генерального директора.

***

Пропажу блокнота для записей Уля обнаружила, когда, уже одетая в верхнюю одежду, собиралась выходить из кабинета. На всякий случай решила проверить, все ли на месте — а блокнота нет.

А там все самые важные записи и пометки. Первая волна паники взметнулась и тут же улеглась. Уля мгновенно сообразила, что оставила блокнот в кабинете у Артура.

И она отправилась в приемную.