|
Как — то на монастырский обоз напал, а там охрана знатная. Изловили его, да и положили на суку вздернуть, но тут ему свезло — аккурат канун Христовой Пасхи был. Вот в память о разбойнике, которого в тот день помиловали, и Егория жизни не лишили. С тех пор к нему прозвание «Варрава» и пристало. — Вот, значит, отчего он за тебя тогда за саблю схватился. Неспроста в молнии божий знак увидал. Згурский чуть заметно улыбнулся. — Расскажи, как дело было, — продолжил князь. — Под вечер прискакал я сюда, спросил себе горницу отдельную, коней накормить да почистить, обед самый наилучший… Когда до монет дошло — открыл ларец, а там поверху серебряные рубли да талеры. Трактирщик как глянул, так сразу добрым стал. Как Варрава говорит, «хошь до болячки прикладай». Правда, горницы свободной у него не сыскалось, так предложил мне в бане заночевать — там, мол, к предбаннику настоящие хоромы пристроены. — Ну ты, ясно дело, согласился… — Как не согласиться? Я еще до того, как в трактир заехал, место это кругом обошел. К заднему двору от леса тропка ведет — к баньке можно незамеченным добраться и уйти тихо… Трапезу мне хозяин щедрую выставил, тут жаловаться грех. Правда, в вино зелья сонного подмешал, ну так я ж его не упредил, что вина не пью… А как я вроде бы захмелел, чуть за полночь слышу — шорох. Глянь — лучик света пробивается, да щеколда тихо — тихо так ножом подымается. Я на лавке сел, ларец открыл, а там под монетами — восемь пистолей заряженных. Дальше что рассказывать? Как дверь открылась, монеты на пол сыпанул. Разбойнички — кто стоять остался, кто за деньгами кинулся. Я пальнул, потом за саблю схватился, а там и Варрава подоспел. — Экий хват! — довольно заметил Пожарский. — Немалую шайку взяли! Проси себе награды. Взгляд Францишека Згурского стал пристально испытывающим. — И что спрошу — исполнишь? — Мономашьего венца не обещаю, однако ж… — Венец мне без надобности. Отпусти, князь, домой натри месяца. — А на что тебе домой? Или тебе здесь плохо? — Меня король Владислав не просто так в Московию с посланием к царю Михаилу направил. Он меня на верную смерть отослал. — Вот те на! Или ему этакие молодцы не нужны? — Пожелал зазнобу мою, невесту, замуж выдать. За тем и спровадил меня на гибель неминучую. Невеста поклялась год с половиной ждать, замуж не идти — время скоро истекает, медлить нельзя. — Так ведь там порешат тебя. — Может, и порешат. Может, и нет… Как выйдет. Пред тобой я чист, пред королем Владиславом — также. Я его волю до конца исполнил. Он мне наказал оставаться при царе Михаиле и быть ему послушным — так оно и сталось. — Да… неправое дело, кривда злая… Что ж, отпускаю, езжай. Но только вернешься ли? — Слово даю — вернусь. Коли через три месяца не будет, то, стало быть, убили меня. Тогда не обессудь, князь. — Верю тебе. Езжай. — Пожарский вздохнул и погладил бороду. — Хотя стой. Спросить хочу. Ты, часом, не знаешь, что ж такого — разэтакого в королевском послании было, что Михаил тебя вдруг повесить вознамерился? — Знаю. Родич мой — королевский секретарь. Он мне и поведал про то, что король Владислав каверзу задумал. И о письме рассказал. Владислав царю Михаилу слал привет свой и на царство благословение. Новый русский царь при нем прежде бестужно жил и жалован был немало. Вот король ему и отписал: мол, зла и обид я на тебя не держу, ибо ведаю, что московиты инородца да иноверца на троне не признают. Но ежели Михаил, как и прежде, Владиславу на верность присягнет, то быть меж ними империуму. |
