– Если?! – возмущенно переспросил Джо. – Если?!

Примерно в это же время на перекрестке Восьмой авеню и Тридцать девятой улицы прорвало водопроводную магистраль.

– Рози, уверяю, ты была великолепна, – начал Джо, когда они застряли в транспортной пробке между Тридцать второй и Тридцать третьей улицами. – Ни на секунду их не выпускала из кулачка.

– Я тебя умоляю! – Она замахала на него рукой. – Это самая дружелюбная публика в мире. Мне исключительно повезло. Я бы могла просто читать им телефонную книгу.

– Да брось, ты молодчина. – Джо постучал по приборной доске тыльной стороной ладони. – Правда, Энди?

– Правда.

Розмари повернула голову, покосилась на сына – тот сидел сзади, согнувшись в три погибели. По его шевелюре, скулам, бороде пробегали отблески фонарей.

– Ты хорошо себя чувствуешь? Он ответил не сразу:

– Вообще‑то не совсем. Надо бы перекусить… – Энди потер ладонью живот.

– Ox! – Розмари потянулась через спинку сиденья, дотронулась до другой его руки, лежащей на колене. – Надеюсь, это не из‑за того пирога с ветчиной и сыром? – Думаю, нет.

– С ветчиной надо поосторожнее, – наставительно заявил Джо, вставляя кассету в плейер.

Вместе с медленным потоком транспорта они пересекли Тридцать третью улицу и поехали по Десятой авеню. Элла Фитцджеральд исполняла «Песенник Ирвинга Берлина»; Розмари прослушала больше половины кассеты. В одиннадцать с лишним «альфа‑ромео» выбрался на Восьмую авеню и поехал через Сороковые. О Джуди Розмари не слишком беспокоилась – индианка спит на диване или, что вероятнее, возится с костяшками скрэббла, составляет анаграммы. «Жареные мулы»! Надо у нее выклянчить ответ, сегодня же, хоть на коленях, а то еще, чего доброго, Джуди исчезнет без следа. Обидно, столько времени пропало из‑за этих дурацких десяти косточек!

– Ну, дальше все пойдет как по маслу, – сказал Джо.

– Поплюй через плечо.

– Сама поплюй. – Глядя в зеркальце заднего вида, он прижался к тротуару, затормозил. С воем, разбрасывая красные и белые сполохи, мимо промчалась полицейская машина, за ней вторая, тоже крутя мигалкой. Вой стих вдалеке. Элла Фитцджеральд пела, что, на ее взгляд, денек выдался прекрасный и все хорошо.

– Нет, Элла, вовсе не прекрасный, а черт знает какой, – произнесла Розмари, глядя на тающие вдали огни полицейской машины.

Разве не чудесный день?

Хлещет дождик в окно.

Уходить мешала лень,

А теперь все равно…

– Давайте послушаем новости, – предложила Розмари.

– А мне нравится это.

– Мне тоже. – Джо, глядя в зеркало, снова принял вправо и притормозил.

Розмари потыкала в приборную доску пальцем, понажимала кнопки.

– О‑о! – простонал Джо. – Ладно. Средняя кнопка. И поаккуратнее.

Мимо с воем пронеслась «скорая помощь».

Розмари глубоко вздохнула и расслабилась на ковшеобразном сиденье.

Дикторша рассказывала о залитых водой подвалах Адской Кухни[16], об остановленных поездах метро. О пожаре на Уэст‑Хьюстон‑стрит – за четыре дня до Рождества два человека погибли, десять семей осталось без крова.