— Я из Арии. — Заметил другой мужской голос.

— Не про то я. — Сердито ответил ему женский голосок. — Не могло такого быть от моего заклинания. Оно работает исправно — совсем чуть-чуть заклинание туманит их старые воспоминания, что были до Нара и заставляет их лучше запоминать ваши песенки, но и только…

— Это не песенки!!! Это боевые песни глупая женщина!

— Мужлан.

— Отала! — Сказал резко и с долей мольбы, третий голос.

— В общем, я всё сказала. И удаляюсь. Домен, любовь моя — увидимся. Ваше дикарское высочество — надеюсь, больше не увидимся.

— Отала! Ну что ж с тобой делать то… — Посетовал голос, сразу после странного хлопка.

Некоторое время было тихо, а Логран ощутил, как куда-то проваливается.

Так это сон или кто-то и правда рядом говорит?

— Что думаешь Домен?

— Не знаю…, но я видел такое. И ты такое видел. Мы все это видели. Не в этой земле женщин, не в Орхусе. Мы это видели в Таре. Я видел, как такое случилось с тобой Логан.

— Со мной постоянно случается. Но не так. — Ворчливо ответил Логан.

— Я помню, как было в первый раз — ты чуть не убил троих.

— Может быть. Я не помню.

— Так и бывает, если не учить.

Молчание длилось ещё несколько секунд.

— Боевое безумие? Настоящее? Боевое безумие сынов Славного города Тара?

— Да, Логан, да. В его теле, душа одного из павших воинов Тара.

— Это было бы слишком хорошим знаком. Мне трудно поверить.

— Как ещё объяснить? Эта слабая тушка из земли женщин и боевое безумие? Аррр! Невозможно.

— Но они описали именно то, что видели мы все, что посещает в бою и нас.

— В его теле — душа одного из сынов Тара.

— Трудно поверить. Нужно время, мы можем ошибаться.

— Можем. Но если нет…

— Тару нравится Нар. Мы поступили правильно, построив его. Ар не погибнет никогда…

Логран провалился в пучину, имя которой — беспамятство.

* * *

Пирайи сидел на пеньке перед своим домом и курил трубку, набитую иноземным, пахучим табаком. В этом сорте имелась лёгкая горчинка, к которой, в последнее время, Пирайи, надо признать, пристрастился. Нравился ему именно этот табак с горьковатым дымком.

Он выдыхал сизый дым и размышлял. Было о чём. О старой жизни, о прежних господарях рыцарственных правителях Сабаса — Пирайи не смог сдержать горькой слезы, скатившейся по его щеке. Несколько минут он тосковал, пока трубка не израсходовала свой запас ароматного табака, он предавался своей печали, своему великому горю об ушедших светлых днях. Много лет уже прошло с тех пор и становилось только хуже. Когда урожай убирать — решают сами, когда свадьбу играть молодым — решают сами. Да что там! Новым господарям вообще плевать на всё. Только за двадцатиной они и приезжают — Барговы дети проклятые! Совсем о народе они не думают изверги.

Ладно бы только это непотребство. Но нет — новые господари, изо всех сил разлагают мораль и нравственность доброго и честного народа Сабаса. Что и говорить, ежели новый рыцарственный правитель, занявший замок прежнего — шутка ли, но то, правда, то истина ужасная. Этот, тьфу на него, господарь…, даже думать о том противно. Тьфу…, он не использует права первой ночи!!!

Теперь жену молодую, в день первый жизни их супружьей, сношает вовсе не господарь, а сам жених! Небывалое дело. Богомерзкое и отвратительное дело. Это что ж получается, все первые дети молодых и добрых девушек Сабаса, они что, их мужей дети? Да где такое видано, что б господарь рыцарственный правитель, позволял своим добрым селянам, детей вот так плодить? Этак средь навозных куч, коими, несомненно, являются все селяне, только навозные кучи рождаться и будут, без единой, без самой малой частички светоносного господаря рыцарственного правителя.