— Я был не один, господин следователь. Я только смотрел, как другой воровал, но лично не брал ничего.

— Полноте, ваша внешность описана совершенно верно.

— Да, потому что я был рядом с тем…

— С кем? С вашим сообщником?

— Да, господин следователь. Даю вам слово, что украл вещи он, я же только стоял настороже.

— И вероятно, вы будете говорить, что он отнес часы к вам?

— Точно так, господин следователь. Я взял на себя спрятать их до тех пор, пока не представится случай продать. Моя любезность погубила меня.

— Однако ваша любезность имела основой вашу же выгоду. После продажи деньги должны были быть разделены?

— Конечно, господин следователь. Это совершенно естественно.

— А кто был другой, ваш мнимый сообщник?

Ландри опустил голову, вертя в руках фуражку.

Наступило минутное молчание.

— Отвечайте же! Если вы можете назвать настоящего вора! Не то я буду думать, что вы просто сочинили все это для того, чтобы снять с себя большую часть ответственности. Вы попадаетесь уже не в первый раз и вдобавок за подобное же воровство. В первый раз о вашем поведении не могли сказать ничего дурного, поэтому вас приговорили всего к двум месяцам тюремного заключения, но на этот раз суд будет строже, и вас отправят на тринадцать месяцев в центральную тюрьму и на несколько лет отдадут под надзор полиции, если только вы не докажете существование сообщника, более виновного, чем вы.

Ландри вздрогнул, так как полицейский надзор внушает всем ворам непреодолимый страх. Это классический меч Дамокла, постоянно висящий над их головой. Выйдя из тюрьмы, они обязаны жить в указанном полицией месте. Если же они явятся в Париж, то могут быть почти уверены, что их сейчас же арестуют и приговорят уже гораздо строже.

— Как, господин следователь! — вскричал он. — За какую-нибудь несчастную полудюжину скверных часов, из которых двое сломаны, меня присудят к тринадцати месяцам и к полицейскому надзору?!

— Это самое меньшее, что вам грозит, если вы главный виновник. Если же вы только сообщник, то к вам, по всей вероятности, будут снисходительнее. Может быть, даже забудут, что вы пытались сопротивляться полиции.

Ландри сложил руки, и лицо его приняло самое лицемерное выражение.

— О! Господин следователь! Я от всего сердца раскаиваюсь, клянусь вам! Я выпил лишнее и, видя, что меня арестуют, почти сошел с ума. Я не понимал, что говорю, что делаю, и теперь на коленях готов просить прощение за мое преступное покушение…

— Которое, без сомнения, удалось бы, если бы не вмешательство одного мужественного человека, который бросился и обезоружил вас, рискуя жизнью. Но дело теперь не в том: надо закончить историю с часами, и я советую вам назвать сообщника, если только он у вас был.

— Мне тяжело донести на товарища, — прошептал Ландри. — Но каждый должен думать о себе…

— А так как это необходимо, то говорите!

— Сообщника зовут Жан Жеди по прозвищу Соловей.

Следователь сейчас же выписал ордер на арест Жана Жеди.

Затем спросил, кто это такой.

— Жан Жеди, — ответил Ландри, — уже раз шесть был осужден и, между прочим, один раз на пять лет тюрьмы и шесть лет был под надзором полиции.

— Где он живет?

— На улице Винегрие, 21.

Следователь закончил допрос. Письмоводитель прочел все записанное, и Ландри подписал, не моргнув.

— Отправьте подсудимого в тюрьму, — сказал следователь солдату.

Ландри сделал движение, чтобы попросить позволения говорить.

— Что вам надо? — спросил следователь.