|
Когда мякоть лопалась в воздухе, косточки мягкой картечью падали на мою голую руку, слегка покалывая кожу. Я давно не чувствовал так ветер. В Токио я прожил долго и напрочь забыл удивительную свежесть, присущую лишь майскому ветру. Что тут говорить: люди порой забывают ощущение боли. Не помнят даже холод того проникающего под кожу нечто, которое пропитывает кости. Я хотел рассказать о таком насыщенном ветре начала лета, дующем вдоль склона, своему двоюродному брату, но потом этого делать не стал. Ему пока четырнадцать. Он ни разу не поки-дал родных краев. А объяснять человеку, не познавшему горечи потерь, о самих потерях бес-смысленно. Я потянулся и покрутил шеей. Накануне допоздна пил в одиночестве виски, и в са-мой сердцевине головы оставался некий комок. – Который час? – спросил брат. Ниже ростом сантиметров на двадцать, он всегда разгова-ривал со мной, задрав голову. Я посмотрел на часы. – Двадцать минут одиннадцатого. Брат перехватил мою левую руку и поднес ее к своему лицу, проверяя дисплей, но не сразу разобрался с перевернутыми вверх тормашками цифрами. Когда он опустил руку, я перепрове-рил циферблат. Да нет, все правильно – двадцать минут одиннадцатого. – Точно идут? – Точно. Брат опять подтянул к себе мою руку, чтобы убедиться самому. Его тонкие и гладкие паль-цы казались слабее, чем на самом деле. – Дорогие? Часы-то. – Дешевка, – ответил я. Никакой реакции. Я перевел на него взгляд и заметил, как брат, приоткрыв губы, в расте-рянности уставился на меня. Его белые зубы проглядывали между губ и походили на ввалив-шиеся кости. – Дешевка! – отчетливо повторил я, глядя ему в лицо. – Но для дешевых часов идут точно. Он кивнул и закрыл рот. Я закурил. Брат слаб на правое ухо. Вскоре после того, как он по-ступил в начальную школу, ему попали в ухо бейсбольным мячом, и он оглох. Правда, это не значит, будто он не слышит совсем ничего: как бы издалека, но звуки все же различимы. Бывают периоды, когда они слышны ему относительно хорошо, и такие, когда совсем наоборот. Изредка оба уха почти ничего не слышат. По словам его матери, то есть моей тетки, это еще и нервное заболевание. Когда нервы распределяются равномерно, глухота правого уха давит на левое. И тогда глухота обволакивает все остальные органы чувств, словно смазкой. Иногда мне кажется, что причина не во внешней травме, а в нервах. Но утверждать точно я не берусь, как не могут ничего сказать все те врачи, которых он обошел за последние восемь лет. – Совсем не обязательно, что дорогие часы всегда идут точно, – сказал брат. – Вот у меня раньше были вроде дорогие часы, но все равно вечно врали. В конце концов я их потерял. – А-а. – Ослабла застежка, и они незаметно соскользнули. Когда заметил, часов на руке не было. Брат вскинул запястье левой руки. – Прошло меньше года, как мне их подарили, а новые купить не могли. Так и живу с тех пор без часов. – Без них, наверное, как без рук? – Что-что? – Неудобно, говорю… без часов-то? – повторил я, глядя ему в лицо. – Да не так чтобы… – мотнул он головой. – Обхожусь. Хотя, конечно, не без неудобств. Но не в лесу ведь живем. При желании можно у кого-нибудь спросить. К тому же сам виноват, что потерял. Разве не так? – Точно! – рассмеялся я. – Сколько сейчас минут? – Двадцать шесть. – А во сколько автобус? – В тридцать одну. Он замолчал. Я тем временем докурил сигарету. – Хотя с неточными часами ходить – тоже радости мало. Я так думаю: лучше не иметь во-все, чем такие, – сказал брат. – Разумеется, я потерял не нарочно. – Угу. Брат опять замолчал. Я прекрасно понимал: с ним нужно вести себя доброжелательно, отвлекать разговорами на разные темы. |
