|
Мы приехали на станцию Йоцуя без какой-либо на то причины. Просто совершенно слу-чайно встретились в вагоне Центральной линии. Планов никаких, поэтому когда она предложила выйти, мы вышли. Случайной станцией оказалась Йоцуя. Мы оказались наедине, но у нас не нашлось темы для разговора. Я так и не смог понять, зачем она предложила мне выйти из электрички. Ведь нам с самого начала, в принципе, не о чем было говорить. Мы вышли на улицу, и она, не объясняя, куда собралась, сразу же зашагала вперед. Мне ничего не оставалось, как идти за ней следом. Я шел и видел перед собой лишь ее спину. Иногда она оборачивалась что-нибудь спросить. На некоторые вопросы я отвечал, но были и такие, на которые я не знал что сказать. Ей, казалось, было все равно. Она едва успевала договорить, сразу отворачивалась и продолжала идти вперед. Мы свернули направо на Итабаси, прошли вдоль рва, затем через перекресток Кампомати, взобрались на холм Отяномидзу и прошли Хонго. Дальше шагали вдоль линии электрички до Комагомэ. Такой себе пеший марафон… Когда мы дошли до Комагомэ, солнце уже село. – Где мы? – как бы очнувшись, спросила она. – На Комагомэ, – ответил я. – Ты не заметила, что мы сделали круг? – Зачем мы сюда пришли? – Ты привела, я только шел следом. Мы зашли перекусить в ресторанчик соба рядом со станцией. Пока ели, никто не произнес ни слова. Я смертельно устал, она же опять о чем-то задумалась. – А ты выносливая, – сказал я, доев лапшу. – Что, странно? – Ага. – Я еще в средней школе бегала на длинные дистанции. К тому же отец любил альпинизм, и я с малолетства по воскресеньям лазала в горы. Так и накачала ноги. – По тебе не видно. Она улыбнулась. – Я провожу тебя до дома. – Не стоит. Я доберусь сама. Не переживай. – Да мне все равно. – Нет, в самом деле. Я привыкла возвращаться в одиночестве. Признаться, ее слова меня несколько успокоили. До ее дома на электричке езды больше ча-са. Я не представлял, как мы будем ехать все это время молча. В конце концов, она поехала об-ратно одна. А я за это угостил ее ужином. – Послушай, если ты не против… ну, если тебе это не в тягость… мы еще встретимся? Я понимаю, что у меня нет никаких причин так говорить… – сказала она на прощание. – Причин? – удивился я. – Что это значит – «нет причин»? Она покраснела. Видимо, с удивлением я перестарался. – Я не могу толком объяснить, – как бы оправдываясь; сказала она, закатала оба рукава ветровки выше локтей, а потом снова их разгладила. В электрическом свете пушок у нее на лице стал красивым, желто-золотистым. – Я не хотела говорить «причина», думала сказать иначе. Она облокотилась на стол и закрыла глаза, будто надеялась отыскать подходящие слова. Но, естественно, ничего не нашла. – Ничего страшного, – попробовал я ее успокоить. – Вот и у меня не получается. Причем давно. Соберусь что-нибудь сказать, а в голове ка-кие-то неуместные слова всплывают. Или совершенно наоборот. Собираюсь поправить себя, начинаю еще больше волноваться и говорю что-то лишнее. Оп – и уже не помню, чего хотела в самом начале. Такое ощущение, что мое тело разделено на две половины, которые играют между собой в догонялки. А в центре стоит очень толстый столб, и они вокруг него бегают. И все пра-вильные слова – в руках еще одной меня, но здешняя «я» ни за что не могу догнать себя ту. – Она посмотрела мне в глаза. – Ты это понимаешь? – Такое в большей или меньшей степени случается с каждым, – изрек я. – Все пытаются выразить себя верно, но толком у них не выходит, вот они и нервничают. Ее мои слова, похоже, несколько разочаровали. |
