|
Они, разумеется, полагали, что у меня завелась подружка. Я не собирался им ни-чего объяснять, и даже не видел в этом необходимости, а потому оставлял все как есть. Когда я возвращался вечером в общагу, кто-нибудь непременно интересовался, как прошел секс. «Так себе», – всегда отвечал я. Так проходил мой восемнадцатый год. Всходило и садилось солнце, спускался и подни-мался флаг, а я по воскресеньям встречался с подругой покойного друга. Я не осознавал, ни что сейчас делаю, ни как быть дальше. На лекциях слушал про Клоделя, Расина и Эйзенштейна. Все они писали неплохие тексты, но только и всего. Товарищей среди однокашников я себе не завел, с соседями по общаге лишь здоровался. Я постоянно читал книги, и общежитские считали, что я собираюсь стать писателем. А я не собирался становиться писателем. Я вообще не собирался становиться никем. Несколько раз я порывался рассказать ей о своих мыслях. Мне казалось, она должна пра-вильно понять мое настроение. Но подобрать слова, чтобы выразить свои чувства, не мог. Как она была права: стоит начать подыскивать нужные слова, и все они словно погружаются на дно мрака. В субботу вечером я садился на стул в коридоре возле телефона и ждал звонка от нее. Бы-вало, не дожидался три недели кряду, бывало, она звонила две субботы подряд. А я продолжал сидеть и ждать. По субботам все уходили в город, и в коридоре становилось тише обычного. Разглядывая витавшие в безмолвном пространстве частички света, я пытался разобраться в себе. Всем от кого-то что-то нужно. Это точно. Однако что будет дальше, я не имел ни малейшего по-нятия. И я вытягивал руку, но перед самыми кончиками пальцев неожиданно возникала воздуш-ная стена. Зимой я подрабатывал в музыкальном магазине на Синдзюку. На Рождество подарил ей диск Генри Манчини с ее любимой песней «Dear Heart». Сам упаковал и перевязал его розовой тесьмой. Оберточная бумага была под стать празднику – в узоре из пихт. А она связала мне шер-стяные перчатки. Несколько жали пальцы, но главное – в них было тепло. Она не поехала на зимние каникулы домой, и все новогодние праздники я питался у нее. Той зимой много чего произошло. В конце января мой сосед на два дня свалился с температурой под сорок. Из-за чего накры-лось мое свидание. Казалось, он вот-вот коньки отбросит. Естественно, я не мог уйти, оставив его в таком состоянии. Найти сиделку не удалось, поэтому выбора не оставалось – только само-му покупать лед, делать холодный компресс, вытирать влажным полотенцем пот и каждый час мерить температуру. Температура не спадала целые сутки. Однако уже на второе утро он под-скочил как ни в чем не бывало. Сунули градусник – тридцать шесть и два. – Странно. У меня за всю жизнь ни разу не было температуры, – сказал он. – Но ведь появилась, – разозлился я и показал ему два неиспользованных билета. – Хорошо, что это всего лишь пригласительные, – сказал он. В феврале несколько раз шел снег. В конце февраля я из-за какого-то пустяка ударил старшекурсника, жившего на одном эта-же со мной. Тот въехал головой в бетонную стену. К счастью, рана оказалась пустяковой. Одна-ко меня вызвали в кабинет коменданта и сделали предупреждение, подпортившее мою дальней-шую жизнь в общежитии. Тем временем мне стукнуло девятнадцать, я перешел на второй курс, при этом завалив не-сколько зачетов. По остальным предметам получил свои обычные оценки «С» или «D», было даже несколько «В» . Она все зачеты сдала без завалов и легко стала второкурсницей. Колесо природы сделало еще один круг. * * * В июне ей исполнилось двадцать. Этот маленький юбилей вызвал у меня странное чувство. Казалось, что нам обоим было бы справедливей перемещаться между восемнадцатью и девятнадцатью: после восемнадцати исполняется девятнадцать, через год – опять восемнадцать… Это еще можно было представить. |
