— Ну что, подымаем инструмент?

— Да вот думаю…

Упрям мастер, упрям, как козел.

— А если скоростенку увеличить? Вдруг пласт не по зубам попался? Бур пройти не может, а?

— Ни к чему не приведет. Дизеля только уйму топлива съедят. И вся любовь!

— Попытка не пытка. Поднимай скорость.

Когда зашлись в реве дизеля, из-под полога на площадку выскочил Косых и, сбив набок шапку, покрутил у виска пальцем: «Вы что? В своем уме?» — но, увидев напряженную фигуру Сазакова, его шею, наливающуюся густой краснотой, ожесточенно рубанул рукой воздух и ретировался обратно в дизельный зал. Стрелка индикатора, показывающего нагрузку на долото, поползла вправо.

Безрезультатно.

— На нет и суда нет, — примирительным тоном произнес Сазаков. — Если бы я поставил на спор, проиграл бы…

Жименко заслонился рукавицей от света:

— Говорят, что из двух спорящих один, извиняюсь, дурак, другой нечестен. Нечестен потому, что знает, что прав и выиграет, дурак — потому, что не знает, а лезет спорить. А потом спорят люди, которые или слишком много знают, или же слишком мало…

Сазаков рассмеялся и сделал знак на верховую площадку, где стоял Кеда, заменивший Витьку Юрьева. Кеда скрестил руки над головой, давая понять, что готов.

Много лет инженеры пробуют найти способ бесподъемной замены долота. Пока безуспешно. Наверное, для начала надо найти новый метод бурения. Если подсчитать, сколько времени бурильщики теряют, меняя сработавшиеся долота, то цифра получится ошеломляющей. Никакой прибор не может подсказать бурильщику, когда надо менять долото, — все зависит от породы, которую пробиваешь, тут нужно чутье, художническая интуиция — бывает, поднимешь долото, а шарошки еще не сработались, еще могли бы пройти метров семь — десять. Цена каждому пройденному метру ни много ни мало — сто шестьдесят рублей. Иногда случается, что автоматический буровой ключ неплотно схватит свечу челюстями и…

Весной стряслась с ними подобная история — уронили на дно скважины два с половиной километра труб… Трое суток возились, пока не разобрали «завал». В вахтовый журнал записали как аварию. Было совещание в главке, нагоняи от тюменского и московского начальства — ославили себя, можно сказать.

А Жименко вспомнил, как он видел в пору своей юности одну допотопную скважину, где землю бурили не долотом, а… дробью. Через трубу в забой засыпали дробь, потом били по ней специальной фрезой. Били и одновременно вращали фрезу — словом, в пору жименковской молодости было ударное бурение. Потом изобрели ЭРХА — долото, похожее на рыбий хвост, оно, кстати, в документах так и называлось «рыбьим хвостом», РХ сокращенно — одна половина хвостового плавника была загнута в одну сторону, вторая — в другую. Были еще пикообразные и коронковые долота… Но все это уже история и, наверное, ничто в сравнении с тем же трехшарошечным долотом.

Снег стал идти реже, и ветер, кажется, ослаб. Жименко поднял голову. Как там, на верхотуре, чувствует себя Кеда?

— Не заглядывайся! За ключом смотри! — Это Сазаков.

Ключ вывернул свечу из паза и теперь шел вверх. Труба, задевая боками устье скважины, длинной макарониной выползала из земли, напряженно звеня металлом, а на площадке, вытянув руки, ее уже ожидал Кеда. Вот труба выбралась из скважины и, пройдя мостки, стукнулась нижней частью об тесины пола.