— Надо начальство поднимать…

Нагнулся, подтянул сползающие книзу голенища старых сапог и двинулся к двери, чувствуя, как спину под лопатками начинает прожигать противный холодок. Он протопал по тротуарчику к балку Чертюка, прислушиваясь к грохоту собственных сапог и одновременно к звону звезд, уже проступивших в расчищенном к ночи небе, подумал, что почему-то раньше никогда не слышал звона звезд… Приблизившись к балку, стукнул костяшками пальцев по двери и, скорее угадав, чем услышав, негромкое «войдите», толкнул дверь. В балке было словно в Африке — такая стояла жара. Чертюк полулежал на кровати и, расстегнув рубашку, растирал плечо; сквозь пальцы виднелся бугристый, грубым жгутом сросшийся шрам. «Рана-то с Отечественной, должно быть», — зачем-то подумал мастер, а Чертюк, словно бы устыдившись своего шрама и расстегнутой голой груди, виновато улыбнулся и скованным голосом пригласил мастера сесть.

Но тот не сел, а, разгладив в ладонях листок с сообщением, протянул его Чертюку.

— Вот, Федор Федорович, вышел в десять в аварийный эфир, — сказал он дрожащим голосом, — и запеленговал, так сказать. Двенадцатая буровая передала в экспедицию…

Чертюк, с лица которого еще не сошла виноватая улыбка, расправил листок и словно споткнулся глазами о ровные ступеньки строчек. Откинув бумажку на стол, стал болезненно бледнеть скулами.

— Где пилотов расквартировали? — спросил он, будто вспомнив, что при нем есть вертолет.

— Недалеко, второй балок с краю отвели. Что? Нужны?

— Командир экипажа — да, остальные — нет, не нужны.

— Сейчас пошлю, кликнут, — заторопился мастер.

— Пожалуйста, — попросил Чертюк.

Вскоре пришел вертолетчик, огромный человек в куртке с цигейковым воротником и короткими рукавами, из которых по запястье вылезали громадные кулаки, вошел молча и, не говоря ни слова, уселся на табуретку, упершись кулаками в колени.

— Ночью летали когда-нибудь? — спросил Чертюк.

Вертолетчик поднял кулак. Не разжимая пальцев, пригладил волосы.

— Когда в военной авиации служил, летал.

— А сейчас могли бы?

— Мог бы, да не разрешат.

— А если я по рации добьюсь разрешения?

— Бесполезно. Из-за вас же и не разрешат.

— А на свой страх и риск?

Вертолетчик опять пригладил кулаком волосы.

— Не могу. Узнают — спишут. А если спишут…

Он не договорил и так глянул на Чертюка, что стало ясно, чего больше всего боится этот огромный и, наверное, смелый человек. Чертюк подумал: «Если боится, значит, из военной авиации его наверняка списали за какой-нибудь подобный полет. А теперь, один раз обжегшись на молоке, на воду дует».

— Значит, только завтра? — сморщившись, спросил он, сожалея, что не сможет сегодня улететь на пожар, не сможет поддержать людей… Самому Чертюку нефтяные фонтаны были знакомы, более того, в Баку он окончил курсы «для высшего командного состава» как раз по тушению подобных пожаров.

— Далеко лететь? — спросил вертолетчик.

— Километров двести.

— Куда именно?

— На двенадцатую буровую, — сказал стоящий у двери мастер.