Изменить размер шрифта - +

     Ох, ох, ехидная дамочка,  не забыла ведь,  напомнила о  давнем,  еще на
пермской  стороне   происходившем   увлечении  госпитальников.  Где-то   они
прослышали о чудодейственном свойстве мочи и принялись ее хлестать пуще, чем
водку, надеясь  выздороветь, омолодиться  и дать  еще дрозда  в этой  жизни.
Инвалиды и ветераны войны время от времени поддавались психозу самолечения и
то употребляли  где-то дорого  купленное  мумие,  которое  часто оказывалось
обыкновенной  смолой,  то,  потея  и прея,  пили травы с  медом,  непременно
собранным  с донника,  то гонялись  сами, но чаще  гоняли  жен  и  детей  за
маральим корнем иль вываренной жидкостью из оленьих пантов. И дело кончилось
тем,  что дошли  до  мочи.  Главный  врач  госпиталя, все  уже чудачества  и
увлечения своих  пациентов  перетерпевший, зная, что ему не побороть их: нет
на земле упрямей и психоватей инвалидишек этих,- печально говорил  опившимся
мочой и сплошь запивающим ее водкой или самогоном:
     - Вы уж хоть  не  свою  мочу-то пейте. У  вас  же  вся требуха гнилая и
перетряхнутая. Берите хоть у детей, что ли.
     Эркина моча тоже бывала в ходу, она сама ее и заносила по пути в школу.
Моисей Борисович, по-братски смеясь, говорил, чтоб  не экономили лекарства -
дочь у  него зассыха. И  вот бывшая  зассыха,  под зэка стриженная, за рулем
автомобиля,  в плотно ее фигуру облегающем свитерке, кожаная куртка на ней с
молниями,  желтыми  нитками  простроченная, цигаркой  дымит,  над  стариками
насмехается.
     -  О-ох-хо-хо-о-о-о!  Время, время!  - обнялись на прощанье заслуженные
люди.  Что-то  бесконечно  горькое, даже  пространственно-печальное  было  в
расставании двух погулявших стариков, может, уж и чувствовали они, что могут
на этом свете более и не встретиться... Женяра  банку маринованных огурцов и
малинового  варенья банку в  Эркину машину сунула.  Интеллигенция  ж.  Все с
базару  да втридорога. А тут  плоды  со  своего участка. Эрка не покичилась,
поблагодарила за подарки.
     И вот лежит Николай Иванович в  своей  хорошо натопленной  избушке. Под
шорох дождя за окном, кустов шептанье пытается уснуть.
     Днем приезжала Женяра,  помогала прибраться  на зиму - сгребали листья,
ботву и всякий  мусор.  Дымно горела куча на меже огорода. Она и сейчас, под
дождиком,  еще  сочится изморным, белесо во  тьме плавающим дымом, и  что-то
тлеющее  в  куче время от  времени  воспрянет, займется качающимся огоньком,
попрыгает петушком и западет в кучу, спрячется.
     "Так вот и наша  теперешняя жизнь дотлевает,-  справляя  малую нужду  в
кусты  крыжовника,  меланхолично  размышлял бывший  солдат, слушая,  как  за
дверью, возле  печки покашливает  Женяра.- Говорил,  к костру не лезь - дыму
много, а она  в ответ: "Я так люблю  осенний костерок, и  осень люблю, и все
это".-  А вокруг в  недвижном воздухе плавали, стелились над огородами дымы,
тихое солнце покоилось над  дальними горами и лесом,  словно  не хотело  оно
закатываться, жаль ему было покидать эту землю и людей,  так ему  радующихся
весной,  летом, даже осенью  этой, покойной и прозрачной.
Быстрый переход