|
Копнул, а корень-то у деревца еще крепкий, лишь сверху гнилью тронутый. Пожалел яблоньку хозяин. И правильно сделал - она вон своедельному вину-то ароматище и крепость такие придает. Козырем кроет всю остальную мелкоту. Листья реют за окном, последние листья нынешней осени. А весной как белоплодка зацветет - какими запахами она окрестность омывает! - И чего ты стишки забросил? Может, тоже до жалостной какой души достучался бы,- тихо молвила со своего топчана Женяра и, не дождавшись ответа, добавила: - Зять-то, Веня-то, твои стихи хвалил. "Не обошлось все же без зятя любимого,- сморщился Николай Иванович.- Они: дочь, зять, жена, действуя союзом, решили доконать хозяина. На поэзии!" Пошла мода издавать книжки за свой счет. И вечно начинающего поэта Хахалина решили свалить: продать дачный участок и издать за половину денег стихи, а вторую половину пустить на "мерседес". Да Николай Иванович, может, с годами и не помудрел, зато окреп характером. Собрал газетные и альманашные вырезки, прочел старые блокнотики и впал в полное удручение: отдельные строчки, даже стишата, если их подладить, посидеть над ними,- можно читать в домашней обстановке, но лучше - в пьяной компании. Однако на люди выносить это лежалое, затасканное добро?.. Чтобы все же не сразу признать свой творческий крах, Николай Иванович накупил бледно и бедно изданные сборнички, чаще всего печатаемые в районных типографиях. Из глубин ящиков столов не было вынуто по Сибири ничего, что залежалось потому, что не понято, не принято временем и цензурой из-за сверхгениальности продукции, не пускаемой в "столицы". Из кухонных столов и домашних загашников вынута все и всех повторяющая стихоплетия районного масштаба, в которой воспевались березки, цветы-незабудки, чаще же всего слышался чуть внятный лепет по покинутой родной деревне, тоска по сгнившему крыльцу, поросшему травой, которого касалась когда-то детская босая ножка. Убогая поэтическая, сама себя выпестовшая, на всех и на все обиженная глухая провинция прилюдно обнажилась, показывая рахитные ноги, винтом завязанный патриотический пуп на вздутом от картошки животе. Тем бы и утешился Николай Иванович, но попади же ему в столичном журнале обзор книжек, тоже изданных за свой счет там, в пространной святой Руси. У "них" - усек он - не одна мелкотравчатая дребедень выходит из-под оттесненного на обочину потока литературы. "И на развернутом, на звездном свитке надмирные мерцали письмена". "Как скоро минет ночь, из поллитровки брызнет рекой народный стон, и зашумит камыш. Иль это глотку жжет зарею новой жизни, или в углу скребет о чем-то скорбном мышь..." "Толклись вчера, бегут сегодня - соревновательная власть - в иссохшую ладонь Господню всадить по шляпку медный гвоздь..." Доконал Николая Ивановича, довел до мысли не продавать участок ради какой-то, никому не нужной книжки такой вот распростецкий стих: "Сына взяли, и мать больная. |
