Командира 1-го минно-торпедного авиаполка Балтфлота Евгения Николаевича Преображенского Путивцев не знал. Он нашел его в штабе, который помещался в двухэтажном деревянном здании.

Путивцев представился. Полковник крепко пожал руку комбригу.

— Мне генерал Жаворонков радировал о вас. Пока располагайтесь, отдыхайте. Лейтенант вас проводит. О делах поговорим завтра.

На аэродроме Кагул было пока всего пять самолетов. Но четвертого августа сюда прилетели еще пятнадцать бомбардировщиков. А пятого на Сааремаа прибыл командующий авиацией генерал-лейтенант Жаворонков.

Вечером личный состав оперативной группы выстроили на опушке леса. Генерал Жаворонков обошел строй, вглядываясь в лица летчиков. Многих он знал лично. Увидев Путивцева, поздоровался с ним за руку. Потом вышел перед строем и заговорил громким командирским голосом:

— Товарищи летчики! Двадцать девятого июля гитлеровцы попытались совершить воздушный налет на Москву. Ставка Главного Командования приняла решение нанести ответный удар по Берлину. Вам выпала честь лететь на Берлин первыми. Я знаю… — Жаворонков заговорил тише, но строй стоял не шевелясь, как каменный, и слух у каждого был напряжен до предела. — Я знаю, — повторил командующий, — что первым всегда трудно… Но кто-то должен быть первым… Вы слышали, что наша авиация понесла тяжелые потери. Фашистская пропаганда раструбила на весь мир о том, что у русских нет больше самолетов. Поэтому ваш налет на Берлин имеет особое, политическое значение. Пусть Гитлер, Геринг и вся фашистская свора почувствуют сокрушительные удары нашей якобы несуществующей авиации. Эхо разрывов ваших бомб в фашистской столице будут слышать и в Лондоне, и в Вашингтоне, и в порабощенных Гитлером странах Европы…

После генерала Жаворонкова перед строем выступили полковник Преображенский, комиссар полка Оганезов, старший штурман капитан Хохлов. Экипажам было приказано склеить карты. Штурманы произвели расчет полета. Инженеры составили график расхода топлива. Все ждали команды на вылет.

Но синоптики на ближайшие два дня дали плохой прогноз погоды: на маршруте десятибалльная облачность, моросящие дожди, встречные ветры…

Потянулись часы ожидания.

Путивцев должен был лететь в составе экипажа капитана Середы вторым летчиком. Но шестого августа вечером пришел полковник Преображенский и сказал:

— Полетите, товарищ комбриг, командиром корабля, капитан Середа заболел.

— А что с капитаном? — поинтересовался Путивцев.

— Детская болезнь. Ангина… Но доктор категорически запретил ему вылет. Высокая температура. Может потерять сознание в воздухе. Вам приходилось летать на «ДБ»?

— Конечно.

— Ну вот и отлично. Советую поближе познакомиться с экипажем корабля. Они — в крайнем домике, слева от штаба. Штурман — старший лейтенант Осадчий — знающий. Имеет опыт финской войны. Стрелки?.. Стрелки, думаю, тоже не подведут…

В экипаже, видно, уже ждали Путивцева. В небольшой комнате за перегородкой лежал больной командир.

— Товарищ комбриг!.. — Середа пытался подняться.

— Лежи, лежи, брат. — Путивцев положил руку Середе на плечо. Лицо у капитана было красным, глаза воспаленные.

— Прямо стыдно сказать, — с трудом сглотнув накопившуюся слюну, заговорил Середа. — В детстве однажды сосулек объелся — ангиной заболел. И вот теперь…

— Сосулек? — переспросил Путивцев.

— Ну да, сосулек. Весной сосульки потекли, падали с крыш, а мы с Гошкой подбирали их и сосали. Как мороженое. А вечером — температура, как сейчас…

Худое небритое лицо старило капитана.