У женщин весь день прошел в хлопотах. Пантелей Афанасьевич позвонил Тополькову: вернулся ли он из Берлина? Хотелось встретиться, хотя бы ненадолго, расспросить. Как там было в Берлине двадцать второго?
В трубке послышался женский голос:
— Юрий Васильевич еще не вернулся. А вы кто будете?
— Моя фамилия Путивцев. Комбриг Путивцев. Мы с Юрой в свое время вместе бывали в Германии.
— Пантелей Афанасьевич?
— Да. А откуда вы меня знаете?
— Юрий Васильевич мне рассказывал о вас.
— Простите, а вы кто же будете?
— Я его племянница.
— Я просил бы вас передать Юрию Васильевичу, когда его увидите, что звонил, мол, Пантелей Афанасьевич, интересовался им.
— Я, товарищ комбриг, записку ему оставлю… Я тоже завтра уезжаю…
— Куда же, позвольте узнать?
В трубке помолчали.
— Куда теперь все уезжают… Может быть, еще встретимся, товарищ комбриг. А фамилия моя тоже Тополькова… Валя Тополькова…
— Какие-то неприятности? Ты чем-то, папка, взволнован? — спросила Инна.
— Неприятностей, доча, никаких нет, если не считать войны, а взволнован… Это есть… Это действительно… Говорил сейчас по телефону с племянницей Юры Тополькова. По голосу совсем еще девчушка, а тоже завтра едет на фронт…
К вечеру, когда Анфиса управилась по хозяйству (она, конечно, затеяла пирожки с капустой и с курагой Пантелею Афанасьевичу на дорогу), а Инна убаюкала сына, все сели в большой комнате за круглый стол, за которым столько сиживали вместе. Стул Бориса пустовал… Завтра опустеет и его стул…
— Так ты теперь, Пантюша, будешь на тяжелом бомбардировщике… А он действительно тяжелый или только так называется?
Какой была Анфиса несведущей в авиации, такой и осталась.
— Действительно, мать, тяжелый… Тридцать семь тонн весит, а высотой с трехэтажный дом…
— Боже мой! — всплеснула руками Анфиса. — А когда смотришь на него в небе, совсем небольшим кажется… Только гудит тяжело… Кем же ты будешь? На какой должности? — поинтересовалась она. Червячок честолюбия в ней жил по-прежнему.
— Пока буду летать командиром корабля…
— Командиром корабля? — разочарованно сказала Анфиса, но тут же спохватилась. Не хотела обижать мужа. — Но это ж опасно…
— Знаю, мать, о чем ты подумала. Командиром корабля у нас будет даже один комдив летать… Не такое сейчас время, Чтобы выбирать. Сейчас надо одно — немца бить… Опасно ли? На войне везде опасно. В обозе и то опасно. А по нынешним временам стало опасно и в тылу. Я когда сегодня по Москве ехал, видел разрушения… У вас тоже фронт. Вам даже хуже: ведь вы — безоружные. А у нас на самолетах пушки, пулеметы… Бомбардировщиков сопровождают истребители…
— А если собьют? — не веря и в то же время желая верить в эти успокоительные слова, спросила Инна.
— А собьют — парашюты есть… Вы обо мне не беспокойтесь. Вы себя берегите. Если писем долго не будет, тоже не тревожьтесь. Всякое действительно может случиться. Я вот встретил майора Сиволобова, помнишь его, Анфиса, чернявый такой…
— Ну-ну…
— Его самолет подбили над Балтикой. Дотянул до берега. Прыгнул. Две недели пробирался к своим по территории, занятой немцами… Вышел… Сейчас снова летает.
Путивцев знал и не мог не знать, что из полета на Берлин вернутся не все. Могло и с ним случиться такое. |