|
Тела, находившиеся внутри, испускали невыносимый запах. Она оглянулась. Там был один ящик, частично открытый, так как его нельзя было закрыть полностью, как она убедилась. Она увидела внутри два тела; темная голова одного из них смотрела вверх, на заплесневевшие розовые ноги другого, располагавшиеся прямо поверх головы первого. Но ужас состоял не в этом (зеленая плесень была и на их головах) — они уже были неотделимы. Невостребованные тела в интимном объятии, словно любовники. — Я не могу…— сказал Майкл. — Знаю, пойдем, — отозвалась она К тому времени, как они садились в машину, Мона перестала плакать. Она сидела, смотря из окна, столь глубоко погруженная в свои мысли, что невозможно было с ней разговаривать или как-то отвлечь ее от печальных дум. Время от времени она оборачивалась и бросала взгляд на Роуан. Встречаясь с ней глазами, Роуан ощущала силу и тепло ее взгляда. За три недели, пока она слушала, как это дитя изливает ей свое сердце — очаровательное бремя поэзии, которая часто оставалась для Роуан лишь простыми звуками, когда она находилась в сомнамбулическом состоянии, — она полюбила эту девочку всей душой. Наследница, носящая под сердцем ребенка, которому суждено управлять легатом. Дитя, обладающее чревом матери и страстностью опытной женщины. Дитя, державшее Майкла в своих объятиях, та, которая в своем богатстве и неведении нисколько не опасалась ни за его изношенное сердце, ни за то, что он может умереть на самой вершине страсти. Он не умрет. Он выкарабкается из этого болезненного состояния и подготовит себя к возвращению в дом жены! А теперь вся вина лежит на Моне, слишком опьяненной, оказавшейся вовлеченной в события, последствия которых ей придется расхлебывать. Никто не разговаривал, пока машина продвигалась к дому. Роуан сидела рядом с Майклом, борясь с желанием заснуть, погрузиться в забытье, затеряться в мыслях, текущих с постоянством и невозмутимостью какой-то реки, в мыслях, похожих на те, которые спокойно накладываются одна на другую неделями, в мыслях, похожих на слова и дела, которые разрушаются так медленно и осторожно, что вряд ли доходят до ее сознания вообще. Голоса, говорящие с тобой, заглушённые водопадом. Она знала, что намеревается сделать. Это будет другой, ужасный удар для Майкла. Они увидели, что в доме царит суета. Охрана окружила их сразу же, как они вошли. Это не было неожиданностью ни для кого из них. И Роуан не потребовала объяснений. Никто не знал, кто нанял человека, чтобы убить Эрона Лайтнера. Селия вошла в дом под руку с Беатрис, позволив ей «выплакать все» в гостевой комнате на втором этаже, которую обычно занимал Эрон. Райен Мэйфейр был «сопровождающим» — человеком, всегда готовым пойти и на корт, и в церковь, всегда в костюме и в галстуке, предусмотрительно говоривший, что должна семья делать дальше. Все они смотрели на Роуан, конечно. Она видела все эти лица у своей постели. Она видела, как все они проходили мимо в течение долгих часов, которые проводила в саду. Она чувствовала себя стесненно в том платье, которое ей помогла выбрать Мона, так как не могла вспомнить, видела ли она его прежде. Но это не имело значения, как и пища. Она очень хотела есть, и они выставили перед ней по обычаю, принятому у Мэйфейров, целый буфет в столовой. Майкл наполнил ее тарелку, прежде чем этим смогли заняться остальные. Она села во главе обеденного стола и ела, наблюдая, как другие суетливо двигаются взад и вперед мимо нее маленькими группками. Она жадно выпила стакан ледяной воды. Они оставили ее одну из уважения или из-за беспомощности. Что могли они сказать ей? По большей части они знали очень немногое о том, что действительно произошло. Они никогда не поймут смысл ее похищения, как они называли это, ее пленение и те оскорбления, которые ей пришлось вынести. |
