– Как же это случилось? – прошептала она. Чиркнула спичка – Хайди зажгла масляную лампу.

– Ума не приложу, – пожала плечами Хайди. – Кто‑то, должно быть, напел полковнику Вайснеру. А я указала пальцем.

– Ты... ты?

– Его все равно вычислили бы через пару минут. Они тут чужаки. Зато теперь мы с тобой вне подозрений.

– Вне подозрений! – Мэри недоверчиво посмотрела на нее. – Но мы же теперь отрезаны от своих!

– Ты так считаешь? – задумчиво протянула Хайди. – А мне в этой ситуации больше жаль полковника Вайснера, чем майора Смита. Наш майор нигде не пропадет. Или начальство в Уайтхолле нам лгало? Когда мне сообщили, что он должен сюда прибыть, добавили, что я должна слепо доверять ему. Он, как штопор, – именно так они сказали, – вывернется из самой безнадежной ситуации. Интересно они там, в Уайтхолле, выражаются. Так что я верю в него. А ты разве нет?

Ответа не последовало. В глазах Мэри стояли слезы. Хайди тронула ее за плечо и мягко спросила:

– Ты сильно любишь его? Мэри молча кивнула.

– А он тоже тебя любит?

– Не знаю. Просто не знаю. Он с головой ушел в эти дела, – с трудом выговорила Мэри, – и даже, если любит, сам себе в этом не признается.

Хайди с минуту смотрела на нее, качнула головой и сказала:

– Зачем только они тебя послали! Разве ты сможешь... – она осеклась, снова мотнула головой и неожиданно закончила: – Поздно уже. Пошли. Нельзя заставлять ждать фон Браухича.

– Но если он не сможет убежать? Да и как тут убежишь! – она раздраженно ткнула пальцем в бумаги, валявшиеся на постели. – Ведь они первым делом свяжутся с Дюссельдорфом насчет этих рекомендаций.

Хайди спокойно ответила:

– Он не бросит тебя в беде.

– Да, – печально согласилась Мэри, – вряд ли он так поступит.

Большой черный «мерседес» мчался по занесенной снегом дороге, проложенной вдоль озера. «Дворники» едва справлялись с густыми хлопьями, которые плотно ложились на лобовое стекло. Это была очень дорогая и комфортабельная машина, но ни сидевший рядом с водителем Шэффер, ни Смит на заднем сиденье не ощущали ни малейшего удобства – ни физического, ни морального. Если говорить о моральной стороне дела, то перед ними маячила мрачная перспектива: операция обречена на провал, не успев начаться. О физической и говорить нечего: того и другого стиснули с обеих сторон : Шэффера – водитель и охранник, Смита – тоже охранник и сам полковник Вайснер; к тому же у них сильно ныли ребра – парни при «шмайсерах», уперев стволы в бок пленникам, дали им как следует прочувствовать свою боевую мощь.

Насколько Смит мог судить, они находились где‑то на полдороге от деревни до казарм. Еще полминуты – и они въедут в ворота лагеря. Всего полминуты. И ни секунды больше.

– Остановите машину! – холодным, властным тоном с ноткой угрозы произнес Смит. – Немедленно, слышите? Мне нужно подумать.

Полковник Вайснер с изумлением уставился на него. Смит даже не обернулся в его сторону. Казалось, он едва сдерживает гнев – гнев человека, чьи приказы всегда выполняются беспрекословно, отнюдь не жертвы, покорно идущей на смерть. Вайснер поколебался, но все же отдал приказ притормозить.

– Ну и болван же вы! Круглый идиот! – гневный голос Смита звучал тихо и зловеще, так тихо, что только полковник мог услышать его. – Вы почти наверняка все испортили, и, если это так, клянусь Богом, утром вы лишитесь погон!

«Мерседес» скатил на обочину и остановился.