В самом понятии «изменение прошлого» содержится противоречие. Думаю, что и машина, и мы – часть того, что уже было. Значит, эта ночь в некотором смысле «была всегда».
Что же мы можем сделать? Скорее всего умрем через несколько дней. Кости наши растащат шакалы, а сверкающий корпус машины времени станет предметом поклонения местных племен, если такие водятся в этой мрачной земле. Но в конце концов аккумуляторы иссякнут, защитное поле исчезнет, металл источит коррозия или растащат здешние кузнецы. Возникнет очередное народное предание, но и оно забудется через несколько поколений.
Господи, что подумает Пам, если я не вернусь? Что я случайно упал за борт? Проклятье! Следовало застраховаться а более крупную сумму!
– Дункан!
Эрисса вернулась. Чем же она занималась?
– Я молилась, – просто объяснила она. – А потом заклинала удачу. Впрочем, я не сомневаюсь, что ты нас спасешь.
Хриплый язык, который она называла «кефту», звучал в ее устах мягко. Рейд понятия не имел, как именуется этот язык в его время, если от него вообще что‑нибудь осталось. Все попытки определить хотя бы самые общие слова потерпели неудачу. Кроме того, и он, и Олег, и Ульдин научились от нее сразу двум языкам, на которых она говорила с одинаковой легкостью.
Он узнал, как называется этот второй язык, мог произнести его название, знал, что имеет он свою письменность в виде иероглифов, в отличие от кефту, изображаемого на письме в более сложной слоговой форме. Но вот перевести эти слова на латинский алфавит для сравнения он не сумел. Так что название это – нечто вроде «ах‑хай‑я» – ничего не говорило ему о национальности тех, что им пользовался.
Рейд, хоть и не был лингвистом, определил кефту как язык со строгим порядком слов, отчасти агглютинативный. Второй язык, изобилующий окончаниями и приставками, был противоположностью первого.
Она задала вопрос, пытаясь завязать разговор. В буквальном переводе вопрос звучал так: «Какой неизвестной мне природы этот подобный Луне нашей Госпожи драгоценный камень, который ты, как знак Ее, носишь?» А слышалось:
– Что это? Как красиво! Словно зрачок Богини!
Он показал ей часы. Она почтительно прикоснулась к ним кончиком пальца.
– Раньше у тебя этого не было, – прошептала она.
– Раньше? – Рейд взглянул на нее. Было темно, все скрыла густая тень.
– Ты ведешь себя так, как будто знала меня и вправду раньше…
– Конечно! Дункан. Дункан, ты же не мог забыть! – она вытащила руки из‑под зловонной попоны, которую ей волей‑неволей пришлось обмотать вокруг юбки. Пальцы ее коснулись его щеки. – Или тебя тоже коснулось заклятье? – она уронила голову. – Колдунья о многом заставила меня забыть. И тебя?
Он сунул руки в карманы пальто и сжал привычную трубку.
– Эрисса, – устало сказал он. – Я знаю о прошлом и будущем не больше тебя. Сахир сказал мне, что мы увязли во времени. А это страшно.
– Не понимаю, – она вздрогнула. – Ты поклялся мне, что мы встретимся, но я не думала, что для этой встречи дракон унесет меня в страну мертвых. Значит, все дело в этом? – она выпрямилась и говорила с оживлением. – Ты наперед знал, что придешь спасти ту, которая никогда не переставала любить тебя?
– Эти воды слишком глубоки для нашего корабля, – со вздохом сказал он и тут же узнал поговорку кефту. – Я пуст. Ничего не знаю, кроме того, что и вам известно.
Рейд помолчал, подыскивая слова, но не потому, сто испытывал с этим затруднения, а просто от отупения.
– Во‑первых, – сказал он, – мы должны знать, в каком месте мы находимся и который сейчас год. |