Тумов вдруг остановился.

– Есть хочешь? – спросил он и покосился на сетку.

– А ты?

– Зверски: я не ужинал.

– За мостом есть скамейка на набережной, – заметил Озеров и тоже глянул на сетку, которую держал в руке.

Они удобно расположились на гранитной скамье, ещё сохранившей остатки дневного тепла. Озеров разрезал на газете булку, достал из рюкзака вилку и ложку. Тумов ловко вскрыл карманным ножом две консервные банки, ударом широкой ладони выбил пробку из бутылки с виноградным вином.

Они черпали консервы из одной банки и по очереди запивали вином прямо из горлышка бутылки. А над ними в светлеющем небе ярко горели рубиновые звезды старинных башен.

– Завтрак это или ужин? – спросил Тумов, отодвигая пустую банку и придвигая вторую.

– Это первая трапеза нашего далёкого пути, – сказал Озеров. – Признаюсь, никогда ещё мне не приходилось есть холодные свиные консервы в два часа ночи на набережной возле Кремля.

– Здесь не Монголия. Разогреть не на чём. Но обещаю, что там, – Тумов указал на восток, – в самой пустейшей из пустынь у нас всегда будет охапка саксаула, чтобы разогреть консервы.

– А помнишь последнюю ночь у подножия Адж‑Богдо? – спросил Озеров.

– Помню…

– И наш разговор?

– Да.

– Ты и сейчас считаешь, что был прав?

– Конечно.

– А я думаю, что мы с тобой тогда пропустили что‑то необычайно важное.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что гибель американского искусственного спутника…

– Именно, Игорь! Та проявившаяся десять лет назад загадочная радиоактивная аномалия, которую мы не смогли отыскать, и вчерашняя гибель над этим местом искусственного спутника как‑то связаны между собой.

– Зелёная фантазия!

– Пет, не фантазия. Вспомни: пролетая над Адж‑Богдо, самолёт Исарова попал в зону такого радиоактивного излучения, что вышли из строя многие приборы, а экипаж заболел лучевой болезнью.

– Но мы с тобой, – перебил Тумов, – на следующий год исколесили Адж‑Богдо и не нашли никаких следов радиоактивного излучения. Радиоактивная аномалия приснилась Исарову во время длинного перелёта, а приборы перестали работать из‑за недосмотра механика.

– Ну а лучевая болезнь? Сам Исаров после перелёта несколько месяцев пролежал в госпитале.

– Я не очень верю в его лучевую болезнь. Десять лет назад её диагностика ещё не была разработана. У Исарова могло быть какое‑нибудь другое заболевание. Не забывай, – он воевал и пережил блокаду Ленинграда.

– Что же всё‑таки произошло вчера над Адж‑Богдо? – задумчиво сказал Озеров. – В ноте указано, что расшифровка последних показаний приборов свидетельствует, будто спутник попал в зону радиоактивного излучения и затем был уничтожен неизвестным энергетическим разрядом.

– И наши “друзья” за океаном сразу решили, что мы испробовали на спутнике новое секретное оружие, – усмехнулся Тумов. – Вздор все это, Аркадий! На американском спутнике произошла авария приборов.

– Именно над Адж‑Богдо?

– А почему бы и нет. Авария могла произойти в любом месте орбиты.

– Тогда зачем ты согласился принять участие в работе смешанной комиссии по расследованию?

– Ну, например, затем, чтобы снова увидеть места, где мы с тобой работали в молодости.