Впрочем, может быть, это ловушка? Или, как в Праге, он найдет в монастыре очередной труп?

Но так или иначе, он должен принять брошенный вызов. Другого пути у него нет.

Когда он поднялся наверх, Катаржина пила кофе за столиком. Взгляд ее темных глаз был непроницаем, Старыгин тоже постарался выглядеть совершенно спокойным.

После кофе она предложила прогуляться.

— Раз уж мы все равно здесь, отчего бы не совместить приятное с полезным? Возможно, мы наткнемся на что-нибудь, что наведет тебя на мысль, где можно искать следы картины…

Он согласился, чувствуя себя двуличным обманщиком. Они долго ходили по городу, потом обедали в крошечной траттории, где подавали удивительно вкусную лазанью и, само собой разумеется, кьянти. Катаржина была спокойна и ровна в обращении, никуда не спешила, пила вино маленькими глотками, ничуть не пьянея, только в глазах ее темный огонь горел все ярче. Старыгин невольно поддался обаянию этой женщины. Она была не из тех, кем хотелось любоваться, кому хотелось дарить цветы, целовать руки, гладить по голове. В ее присутствии не хотелось шутить и дурачиться. Но сила, исходящая от нее, притягивала Старыгина, как магнит. И еще загадка.

Кто она? Сколько ей лет? Где жила все это время? О чем думала, вставая утром и глядя в окно? И какие картины расстилались перед ней? Черепичные крыши средневековой Праги? Или суровые замки Шотландии? Или дивные пейзажи Италии — уходящие вдаль поля, одинокие деревья на горизонте, горы, смыкающиеся с небом? Говорят, что итальянские художники эпохи Возрождения, для того, чтобы создать на картине знаменитую голубоватую дымку «сфумато», жгли специальные породы дерева, образовывая легкий полупрозрачный дымок. И только великий Леонардо терпеливо, день за днем, дожидался нужного освещения.

«Кажется, я выпил слишком много кьянти», подумал Старыгин, поймав себя на том, что едва не сказал последнюю фразу вслух.

— Пойдем в гостиницу, — шепнула Катаржина, взяв его под столом за руку.

Темные глаза зазывали и манили, обещая раскрыть тайну. Или загадать новую загадку.

Однако очень скоро эти несвоевременные мысли вылетели у него из головы. Губы ее были податливы, руки горячи, резкий пряный аромат духов подхлестывал его страсть. Он подумал, что так и не понял, чем эта женщина притягивает его.

— Ты колдунья, — прошептал он, приподнявшись и заглянув ей в лицо. — В Средние века тебя сожгли бы на костре инквизиции!

Глаза ее были полузакрыты, ресницы едва трепетали. Она перевернула его на спину и уперлась руками в грудь.

— Закрой глаза! — приказала она, и страсть захватила его снова.

И вот, когда все близилось к концу и наслаждение, подкравшись постепенно, захватило его в свои сети, он посмотрел на нее.

Лучше бы он этого не делал, потому что совсем близко он увидел ее глаза. Ни тени страсти не было в них, просто холодное, рассудочное любопытство, с каким рассматривают божью коровку, случайно севшую на руку — куда поползет? Почувствовав его взгляд, она тотчас опустила веки, как шторы над вечерним окном. Но Старыгин успел увидеть, и наваждение прошло.

Как он и рассчитывал, Катаржина отправилась в душ. Оглядываясь на дверь, он торопливо похватал свою одежду, напялил кое-как. На часах было пять минут девятого — он едва успеет к девяти в монастырь Сан-Марко.

На улице уже стемнело, Старыгин из-за занавески осторожно выглянул — ему показалось, что напротив, возле магазинчика мелькнула знакомая тень.

Коренастый мужчина с широкими плечами и длинными руками напомнил ему мрачное подземелье Клементинума. Этой самой рукой он так двинул Старыгина в живот, что до сих пор больно дышать. Неужели убийца из Праги, тот, кого Старыгин знает под наверняка вымышленным именем Лойза, уже здесь?

Нет, должно быть, показалось.