|
Не оригинально, хотя и более чем логично. Патроны — жизнь, они действительно сейчас чуть не главная валюта в природе. А пить хочется, кстати, сюда весна тоже уже в полный рост пришла, даже лето. Нет, лето завтра, а сегодня последний день весны. Пожалуй, что хуже весны в истории человечества пока не случалось, так чтобы сразу всем раз — да и погибнуть. И чтобы уцелевшим потом прятаться по таким промзонам. Плохая была весна, очень плохая. В Информцентре, а точнее — в той бытовке, что стояла на самом проходе, нас приняла деловитая женщина в очках, с длинным лицом и лошадиной улыбкой, открывающей не только зубы, но и верхнюю десну, широкую и бледную. Кроме нее в бытовке было еще двое — молодая конопатая курносая девушка с идеально круглым лицом, и средних лет мужчина, похожий на примерного банковского служащего, лысоватый и какой-то пыльный. — Что вы хотели? — спросила женщина с лошадиной улыбкой, и я только в этот момент сообразил, что мы шли сюда, так толком и не сформулировав наших вопросов. Спросила она на фламандском, разумеется, вопрос я понял из контекста, содержание разговора мне уже позже рассказала моя спутница. — Мы едем в Амстердам, — заговорила Дрика. — Я сама из Амстердама… не была там с того момента, как все началось… в общем… — Не знаете, что вас там ждет? — закончила вопрос за нее собеседница. — Ну… да, верно, — закивала Дрика. — Город сильно пострадал, как и Антверпен, — ответила женщина, глядя Дрике в глаза. - Очень сильно. Здесь тоже была настоящая резня. Порт отбили военные, причем не сразу, спасли уже кого получилось. — Там… было так же? — Абсолютно. У вас там кто-то остался? Дрика вздохнула судорожно, кивнула, зажала ладони между колен. Пальцы у нее заметно дрожали и она вообще не знала куда девать руки. Когда стояла, она клала их на автомат, а сидя так не получалось. — Да, мама осталась. — У нас пока нет полной базы данных по всем анклавам, — ответила женщина, глядя в экран монитора и щелкая "мышкой". — Но мы стараемся такую создать, связь есть уже почти со всеми. Люди стараются перебираться на Остершельде и Вестершельде… это здесь, в Бельгии, — добавила она, перехватив уже мой взгляд и сменив язык на английский. — Это такие острова большие у самого берега, с дамбами, — добавила Дрика для меня. — Да, верно, — кивнула женщина, сняв очки и разминая пальцами покрасневшую переносицу. — Туда советуют всем переселяться. Море прокормит в любом случае, и оно же не пустит мертвых с материка. — А как там с зомби? — уточнил я. — Их уже уничтожают, — пояснила она. — Скоро, наверное, ни одного не останется. Здесь остается только анклав в порту, вот этот самый, и отдельные группы людей, которые не хотят ни с кем объединяться. — А что в Нидерландах? — спросила Дрика. — Почти то же самое, — ответила женщина. Она взяла из коробки на столе салфетку и начала протирать стекла очков, и без того сверкавшие чистотой. Надев их снова, она добавила: — Там хотят очистить всю северную часть, от Амстердама до Ден Хельдера. Провести границу по каналу, опутать все проволокой и там жить. — Много людей осталось? — спросила Дрика. — Не знаю как в Голландии, но в Бельгии не больше семи процентов, — как-то сухо, глядя при этом не на нас, а в окно, ответила женщина. Мне показалось, что она солгала насчет того, что ей неизвестен процент уцелевших в Голландии. |
