– Но что, если он не убивал Дайдру Торсон? Если это какой‑нибудь подражатель, и Койн спокойно сдал кровь, так как знает, что это сделал не он?

– Если образцы крови не совпадут, это докажет только, что он не совершил последнего убийства.

– Да, но моей карьере придет конец. И мне вчинят судебный иск на триллион долларов. Может быть, даже посадят за неуважение к органам правопорядка или что‑нибудь в этом роде, потому что у меня на самом‑то деле нет никакого источника в полиции. А если сказать им об этом, мне не поверят.

– Ты беспокоишься о том, чего еще не произошло.

– Но произойдет, Джастин. Разве ты не понимаешь ситуации? Он согласился сдать кровь. Зачем ему так поступать, если он знает, что виновен?

– По многим причинам. Может, у него раздвоение личности, и он не помнит, что совершил.

– Да ладно тебе!

– Или, может, он собирается оспаривать доказательства. В отношении ДНК на это мало кто решался, но я читал о многих процессах, к примеру, о суде над О. Джеем, когда обвиняемые в убийстве выходили сухими из воды, потому что доказывали несостоятельность улик. Или не стопроцентную точность исследования. Вот увидишь, его адвокат скажет в суде: «Разве мой клиент стал бы сдавать кровь, если бы знал, что на основании анализа ему могут быть предъявлены обвинения?» Правда, присяжных теперь не так‑то просто на этом провести, но, если ему больше не на что надеяться, он может и попытаться.

– Господи, как мне плохо! – Сэлли пробежалась пальцами по клавиатуре, проверяя, не появились ли у телеграфных агентств какие‑нибудь новости.

В этот момент по дальней части комнаты прошел шепоток, люди вставали со своих мест. Вошел Стивен Мэлик. Вид у него был решительный. Десятки глаз впились в его лицо, пытаясь понять, какие новости оно скрывает. Любопытство журналистов было возбуждено настолько, что они, казалось, вот‑вот начнут его ощупывать, как страницы с брайлевской печатью. Проходя мимо рабочего места Сэлли, он не остановился, но пощелкал пальцами у нее перед носом.

Она положила трубку и последовала за ним в его кабинет. По редакции «Трибьюн» тут же пополз новый слух: все были уверены, что Мэлика уволили и Сэлли уходит вместе с ним. Достигнув десятого этажа, слух успел обрасти подробностями: Мэлика якобы уже выдворила из офиса вооруженная охрана.

Но тут выяснилась правда. Ее передавали из уст в уста тоже шепотом.

– Тебя уволили? – спросила Сэлли у Стивена в кабинете.

– Начали именно с этого, – ответил он хриплым, усталым, полным разочарования голосом. – Стали говорить, что я повел себя безответственно. Что принцип нашего издания – «сдержанность и противовесы», он должен был подсказать мне, что материал о Койне пускать в печать преждевременно. Я нарушил этот принцип и тем самым предал их доверие, или предал доверенное мне дело, или доверился предателю. В общем, что‑то там про доверие и предательство.

Сэлли не перебивала его, только умоляла глазами продолжать: так что же, увольняют ее или нет?

– Потом они сказали, что вся эта история с Койном – лишь одно из звеньев в цепи печальных событий. Они крайне разочарованы и хотели дать мне шанс, но теперь их терпение лопнуло. В этом нет ничего личного, и можно обсудить финансовую сторону моего контракта, а если у меня есть какие‑то накопления, пусть даже скромные, плюс пенсия, плюс индивидуальный пенсионный счет и тому подобное, это даст мне возможность уйти на покой и жить с комфортом. Ведь в моем возрасте да еще после такого скандала мне трудно будет куда‑нибудь устроиться, даже если они постараются дать максимально мягкую формулировку в официальном сообщении. Кроме того, мне посоветовали срочно искать адвокатов, поскольку гражданский иск неизбежен.

– Боже мой, Стивен, мне так жаль! – воскликнула Сэлли.