В то утро Дэвис сказал Джоан, что хотел бы посетить церемонию.

– Я пойду с тобой, – заявила Джоан.

И теперь они наблюдали за происходящим из‑за открытых дверей в спортзал вместе со скучающими отчимами и заядлыми курильщиками. Мало кто узнал Дэвиса, а те, кто узнавал, давно забыли о неприятной истории с ним и сыном Марты Финн. «Мы пришли, чтобы поздравить мальчика Нэда и Эллы», – сказал Дэвис одной паре, своим бывшим пациентам: они единственные спросили, что он здесь делает. Слава богу, они не стали интересоваться, кто такие Нэд и Элла.

Ученики в синих мантиях и академических шапочках сидели в алфавитном порядке на складных стульях. Родители теснились на трибунах. У них над головами красовались растяжки, оставшиеся после спортивных соревнований. Они висели неподвижно, и только временами, когда из вентиляционного отверстия вырывалась струя воздуха, отгибался краешек, похожий на плавник дельфина. Стоило кому‑то кашлянуть или чихнуть, эхо разносилось по всему залу. Между южным выходом и запасным спортзалом – комнатой для борьбы, как ее еще называли, – выстроились огромные очереди в туалет. Родители посообразительней пользовались удобствами в раздевалках.

– Сегодня для всех нас особенный день! – Этими банальными словами Мэри Сибом начала свою речь. – Сегодня наш последний день в школе. Для кого‑то на этом заканчивается научная карьера. Для кого‑то – карьера спортивная. И для всех нас начинается свобода. Восемнадцать лет мы были людьми, у которых не было права выбора. Конечно, мы могли принимать незначительные решения: в какой цвет выкрасить свою комнату, на каком инструменте играть в школьном оркестре, попробовать себя в качестве болельщицы или танцовщицы в группе поддержки, участвовать в викторинах или школьных дискуссиях, выдвинуть свою кандидатуру в школьный совет или нет, выбрать уроки токарного мастерства вместо столярного. Но когда дело касалось действительно важного в нашей жизни, у нас выбора не было. И вот сегодня это изменится.

В этом зале присутствует тысяча сто двенадцать выпускников – и столько же разных судеб. Каждый из нас способен изменить этот мир. Каждый может быть услышанным. Каждый может помочь ближнему, а может нанести ему вред. Может многого добиться или остаться никому не известным. Может быть великодушным, отважным, неудержимым, сильным, милосердным, заботливым, жестоким, бессердечным, артистичным, творческим, плодовитым, неразборчивым в связях – раздалось дружное гиканье, – благодетельным, устрашающим, любящим, предусмотрительным, робким, ведущим за собой, правдивым, справедливым, щедрым, законопослушным, добрым. Никогда у нас не будет больше возможностей для выбора, а значит, и большей свободы, чем теперь. С каждым днем, начиная с нынешнего и до дня нашей смерти, возможностей выбирать будет становиться все меньше и меньше. А потому призываю вас, сегодняшние выпускники Нортвуд‑Ист, мои друзья, мои одноклассники: выбирайте с умом!

Мэри продолжала говорить. Дэвис взглянул на часы. Семь минут. Десять минут. Влажная одежда прилипла к телу. Мужчина, стоявший позади него, часто дышал, издавая носом легкий свист. Дэвис чуть продвинулся вперед. Очередь в мужскую уборную выросла теперь человек на двенадцать, а Мэри, похоже, так и не собиралась закругляться. Дэвис и сам стал подумывать, что неплохо бы сходить в туалет. Он даже готов был взять Джоан за руку и предложить ей уйти.

Из зала в фойе вышла Марта Финн. Люди расступались, давая ей пройти. Широко распахнутые глаза, кожа натянута на худом, искаженном злостью лице. Она выглядела сильно постаревшей. Дэвис не мог вспомнить, сколько лет прошло с их последней встречи; но ведь не так уж много? Ей надо показаться врачу.