Вообще‑то беспорядочность его сексуальных связей объяснялась во многом неиссякаемым потоком заинтересованных партнерш. Сэм был убежден, что все дело в ходивших по школе слухах о выдающихся размерах его мужского достоинства. Со временем рассказчицы, конечно, стали преувеличивать, но ненамного. Сэму утруждать себя не приходилось, поскольку он знал: всегда найдется какая‑нибудь любопытная девчонка, которая с удовольствием пригласит его к себе домой или пойдет к нему, согласится прокатиться на машине или потащится с ним на никому не интересный фильм, чтобы посидеть в последнем ряду. Дело не всегда доходило до секса – кое‑кому хватало и, так сказать, предварительного просмотра, – но ему, откровенно говоря, был важен лишь не спадающий интерес девчонок.

– И кто же этот парень? – спросил Сэм.

– Ой, да мы даже имени его не знаем, – сказала миссис Койн. – Папа встретил его в овощном, а потом мне показал, когда мы заходили к мяснику.

– Прямо что‑то сверхъестественное. Мы пришли домой, достали старые альбомы с фотографиями. Если б ты был сейчас во втором классе, вы сошли бы за близнецов, – добавил мистер Койн.

– А маму его вы видели?

– Да. Примерно твоего возраста, может, старше на пару лет. Хорошенькая. Стройная, – ответила мама.

– Ну что, сын, ничего не припоминаешь? Может, у тебя резинка как‑нибудь порвалась?

– Джеймс! – Мать что‑то недовольно пробормотала себе под нос и, наверное, нахмурилась.

– И вспоминать нечего, пап, – ответил тем временем Сэм.

– Уверен? Точно не забил в ворота той пухленькой – вратарю женской команды по хоккею на траве, а? Как там ее звали? Ребекка?

– Дорогой, папа шутит.

– Да, мам, я понимаю. Смешно. И что тот пацан? Совсем как я, да?

– Говорят, у каждого человека есть двойник, – отозвалась миссис Койн. – А твой вот, видишь, припозднился на двадцать лет.

– Странная история.

– Ладно. Как работа?

– Занят по горло.

– Выгодные дела попадаются? – спросил отец. – Презренный металл течет в руки?

А вот эта шутка была вовсе не такой язвительной, как могло показаться на первый взгляд. Джеймс Койн гордился тем, что его сын – адвокат, и любил хвастаться друзьям, какие у сына богатые клиенты. Мистер Койн часто называл деньги «презренным металлом», иронично и довольно прозрачно намекая на собственные активистские затеи времен учебы в колледже. Не сказать, чтобы он стыдился этого. Его не смущало, что он выступал против войны, что с негодованием оплевывал Белый дом в гневных статьях на последней странице студенческой газеты. Однако, повзрослев, он превратился в благонамеренного капиталиста: создал собственный бизнес, раскрутил его достаточно быстро и выгодно продал. Когда ему стукнуло пятьдесят, он отошел от дел и теперь радикалистские убеждения своей юности воспринимал всего лишь как один из этапов взросления. Оглядываясь назад, он сознавал, что сексуальную распущенность сына следовало бы воспринимать точно так же, но не мог удержаться и время от времени подкалывал его.