|
Женщина с зачесанными назад волосами выталкивала двух ребятишек в соседнюю комнату. Но, обернувшись на вошедшего, она выпустила детей из рук. Обитатели квартиры молча смотрели на Моску и ждали, что он скажет. Он отдал немцу голубое удостоверение. Тот взял его и спросил, задохнувшись: - Да? Моска сказал: - Вам не надо ходить в полицию. Забудьте о случившемся. Суровое лицо немца побелело. Чувство облегчения, страх, шок от пережитого, визг тормозов джипа, остановившегося у его дома, - все смешалось в его сознании, и яд ожег ему кровь. Он дрожал. Ему на помощь бросилась жена и усадила его на деревянный стул у стола. Моска, смутившись, сказал женщине: - Что такое? Что с ним? - Ничего, - ответила она деревянным голосом. - Мы решили, что вы приехали забрать его, - ее голос дрогнул. Заплакал мальчик. На его личике был написан испуг, точно стены его маленького мирка вдруг рухнули. Моска, думая, как бы его успокоить, шагнул к нему и протянул плитку шоколада. Ребенок еще пуще перепугался и истерически зарыдал на высоких нотах, так что его вопли стали почти неслышными. Моска выпрямился и беспомощно взглянул на женщину. Она подала мужу стаканчик шнапса. Пока он пил, женщина бросилась к ребенку, ударила его по губам и взяла на руки. Ребенок затих. Немец, все еще сильно волнуясь, сказал: - Подождите, пожалуйста, подождите, - и почти побежал к буфету, достал оттуда бутылку шнапса и еще один стаканчик. Он наполнил стакан шнапсом и едва ли не силой всучил его Моске. - Это была ошибка, просто ошибка. Понимаете, я подумал, что эти дети досаждают вам. Я не хотел вмешиваться. И Моска вспомнил, как отчитывал этот немец двух ребятишек на площади - сердито, но в его голосе слышался стыд, словно он сам был повинен в унижении этих детей. - Все в порядке, - сказал Моска. Он не притронулся к шнапсу и хотел поставить стакан на стол, но немец схватил его за руку и заставил выпить. Забыв, что на него смотрят жена и дети, немец, словно умоляя даровать ему жизнь, продолжал сбивчиво говорить: - Я никогда не был нацистом. Я вступил в партию только для того, чтобы мне сохранили работу, все типографские рабочие должны были вступать в партию. Я платил взносы. Вот и все. Я не был нацистом. Пейте. Это хороший шнапс. Пейте. Я этим лечусь. Моска выпил и направился к двери, но немец опять удержал его. Он схватил его за руку и стал трясти. - Я очень благодарен вам за вашу доброту. Это от чистого сердца. Я никогда этого не забуду. Я всегда говорил, что американцы хороший народ. Добрый народ. Нам, немцам, повезло. - Он в последний раз пожал руку Моске. Его голова тряслась от нервного напряжения и от радости, что все кончилось. В это мгновение Моска почувствовал почти непреодолимое желание ударить его, повалить на землю и размозжить этот лысый череп и искаженное сладкой гримасой ужаса лицо. Он отвернулся, чтобы скрыть свое отвращение и ярость. А в проеме двери, соединяющей обе комнаты, Моска увидел лицо его жены: худощавое, мертвенно-белая кожа обтягивает сильно выступающие скулы, голова чуть склонена, плечи опущены под тяжестью ребенка на руках. Ее серые - теперь почти черные - глаза казались мрачными лужицами неизбывной ненависти. |
