|
И пологий открытый берег. И тогда я понял, что рано мне себя хоронить. Но, — он с победоносным видом обвел нас глазами, — Моррисон умер. Вы это понимаете или нет? Он разбился в море и погиб, потому что думал, что он богат и в полной безопасности. Вот откуда эти деревья — это его могила. Это как свечи. И «Дакота» там же. Я не хотел, чтобы местные трогали её, за исключением отдельных частей, которые могут пригодиться в хозяйстве. Я хотел, чтобы она была красивой, чтобы она стала частью этого острова. Ради этого острова и людей, ради того, что они такие. Они не знали и не знают про эти сокровища. Я закопал их под самолетом, и они так этого и не знают. Вот такие тут люди и вот почему Моррисон умер, а я стал Николаос Димитриу. Это вы можете понять?! — Его голос усилился почти до крика.
Никто из нас ничего не ответил. Хозяин стоял за стойкой, неловко улыбаясь и не понимая ни слова из нашего разговора. Я взглянул на Кена. Он внимательно наблюдал за Моррисоном, держа руку в разрезе молнии. Моррисон покачал головой и вновь уперся взглядом в пламя печи. Потом тихо произнес: — Ничего вы не понимаете. Все-то я понял. Теперь мы были Моррисонами, летчиками, тем же, чем он когда-то был, и теперь мы охотились за драгоценностями. — Вы не можете забрать их, — сказал Моррисон, — они принадлежат этим местам. Моррисон украл их, Моррисон умер. Они нужны нам здесь. Кен глубже сунул руку под куртку. Я быстро вмещался: — Теперь об этом слишком поздно. Ты, я смотрю, выкапывал их там, а время бежит. Все, что ты можешь теперь сделать, это передать их нам. Он повернул голову и пристально взглянул на меня. Долго он смотрел так, и в глубине его взгляда я мог различить то ли ненависть, то ли презрение, то ли просто усталость. Он и сам, пожалуй, не знал, что именно. Потом пожал плечами и произнес: — Ничего вы не понимаете. — Да, — сказал я, — я не понимаю. Разговор в таком духе грозил стать бесконечным. Но вот Моррисон встал и произнес совсем спокойным голосом: — Дождь почти кончился. Пойдемте в мой дом. Я встал вслед за ним. Моррисон направился к двери, Кен медленно встал, по-прежнему не спуская глаз с Моррисона. Потом сказал мне: — Не зря ты говорил, что тут ненормальные причины. Я кивнул. — Что-то в этом роде. Я думал о том, что если человек, везший на борту на полтора миллиона драгоценностей, чуть не разбился в море, ему вполне могла прийти в голову мысль спастись самому, даже потеряв при этом сокровища. Ненормальная мысль. Неужели и мне такое может прийти в голову? — А если бы он утопил это все в море, откуда не достал бы этого никогда, он что — был бы меньше ненормальным, чем закопать это на годы? Кен кивнул, улыбнулся краем рта и пошел за Моррисоном.
35
Мы прошлепали по грязи и воде ярдов тридцать по главной улице, потом свернули в проулочек, прошли через двор и оказались у дома Моррисона. Мы оказались сейчас в тыльной части фронта, и дождь пошел на спад. Моррисон распахнул тяжелую дощатую дверь, и мы вслед за ним вошли в дом. Мы оказались в маленьком, почти квадратном помещении с толстыми белыми оштукатуренными стенами и каменным полом с несколькими выцветшими ковриками. Мебель дисгармонировала с прочностью стен: это был обычный набор дешевого городского барахла — стол, стулья, ярко и плохо покрашенный застекленный шкаф. На шкафу стояли фотографии в хромированных рамках. Под потолком тихо жужжала керосиновая лампа, отчего мне неожиданно сделалось не по себе, потому что я вспомнил тот же звук и запах полицейского участка в Мехари. Посреди пола коврики были сдвинуты в сторону и там стояли два вымазанных в земле ящика из-под боеприпасов. |
