– Мы строим целый флот для постановочного фильма, – пояснил Хадли. – Вернее, это зрителям покажется, будто они видят целый флот. На самом деле мы соберем только один корпус, но зато он будет абсолютно точной и плавающей копией. А остальное дополнится интерьерами, кое‑какими особо проработанными сечениями и компьютерной графикой.

Комментариев не последовало ни от меня, ни от отца.

– Все равно жутко дорогая вещь.

И вновь мы промолчали.

Хадли некоторое время смотрел на экраны.

– У нас не получается улучшить то, чего достигли их судостроители тысячу лет назад. Во всяком случае, с теми материалами, которые были им доступны, даже с учетом всех наших микропроцессоров и мегабайтов. Древнескандинавский драккар, совершеннейшее единение формы и содержания. Умопомрачительный подвиг инженерного разума и натурного воплощения.

Фрэнк Хадли носил хлопчатобумажные слаксы и бледно‑голубую хлопковую же сорочку на высокой и по‑юношески худощавой фигуре. Шевелюра с проседью была зачесана – по‑видимому, пятерней – наискосок от асимметричного пробора. Во взгляде его читались живость и искрящийся блеск мастера дамского обхождения. В этом смысле он мало чем отличался от моего отца. Но зато его лицу недоставало силы характера, твердости линии подбородка… «звездного» качества, если угодно, которым всегда, причем в изобилии, отличалась физиономия моего отца. Взятый отдельно, Хадли продемонстрировал бы определенный мужской шарм, но только не в одной комнате с моим отцом, который запросто затмевал его своим блеском. Сопоставлять их друг с другом – это все равно что сравнивать Питера Лофорда с Кэри Грантом.

– Для любого судостроителя – как вы, например, – невезучее судно, конечно же, представляет собой ту же концепцию, что и дом с привидениями в глазах современного архитектора, – проговорил мой отец. – Здесь мы имеем не просто анахронизм. Это даже хуже абсурдности. Нет, это афронт. Публичное оскорбление.

Хадли медленно оторвал, взгляд от компьютерных экранов, но смотреть в лицо моему родителю отказался. Вместо этого он уставился на свои руки, сцепленные на столешнице.

– Мои взгляды по данному вопросу не имеют существенного значения, мистер Станнард.

– Пожалуйста, зовите меня Магнус, – сказал мой отец.

– Да Хорошо. Магнус… Итак, чего бы я себе ни думал на предмет невезучих судов, мое к этому отношение не будет играть никакой роли, если я не сумею заставить людей выйти на работу.

– Найдите себе других людей.

Хадли встал. Повернулся к нам спиной и принялся разглядывать пейзаж за серым от дождя окном: хмурое низкое небо над угрюмым, затянутым в брезент силуэтом вожделенного приза моего отца.

– Магнус, вы были здесь, когда погиб человек. Вы сами наблюдали за ходом работ. Я так и не смог найти хотя бы одного инженера или эксперта по несчастным случаям на производстве, которые объяснили бы мне, каким таким образом проклятая оттяжка могла ослабнуть.

– Проклятая… – вслед за ним повторил мой отец.

Он сказал это бесстрастным тоном, как если бы само слово было на заморском наречии и он просто пытался понять, как оно звучит.

– И все же, несмотря на постоянное и огромное натяжение, под которым находился этот трос, он ухитрился‑таки дать слабину и обвиться вокруг руки.