|
Тело несчастной вытянулось как струна, потом обмякло, а на губах появились пузыри пены. Мальчик опустился на корточки, поднял бессильно упав¬шую на пол руку женщины и прижал ее к щеке. - Это пройдет, – сказал он куда-то в пустоту. – Это ни¬когда не продолжается очень долго. Потом маме станет лучше. Гораздо лучше. Она перестанет пугать меня и звать Зверя… - Вам надо пойти с нами, – хрипло сказал Анатолий. – Мы проводим вас до станции. - Я не крал эту крысу! – заверещал мальчик. – Честное слово: она сама упала с вертела на пол! Я лишь поднял ее потому, что очень хотел есть! – Никто тебя не обвиняет в краже. – Толя кивнул Арту¬ру, тот расшнуровал рюкзак и вытащил из него кольцо сви¬ной колбасы. – Пока мама придет в себя, ты перекусишь, а потом мы вместе вернемся на станцию… Мальчик выхватил колбасу, впился в нее зубами и про¬мычал с набитым ртом: – Ни за что! Если мы вернемся на Маяковскую, нас точно забьют до смерти. Мы останемся здесь, а потом мама скажет, куда надо идти. Уходите, пока она не очнулась и не позвала Зверя! Анатолий покачал головой. А что он еще мог сделать для несчастной эпилептички и ее сына? Ворваться на полуди¬кую Маяковскую, задать жару тем, кто обижал юродивую? Да что это изменит! Стоит группе после этого уйти со стан¬ции, как женщину повесят или сожгут, как ведьму. Анатолий посмотрел, как мальчик справился с колбасой, воровато поглядывая по сторонам, схватил крысу и сунул ее пазуху. «Нечего разыгрывать из себя защитника унижен¬ных и обездоленных, – одернул себя Анатолий. – Я просто не имею права вмешиваться не в свое дело. У меня есть за¬дание станции, и оно должно быть выполнено». Он молча кивнул мальчишке и, опустив голову, шагнул в туннель. Отряд, перешептываясь, двинулся следом. Женщина говорила о Звере… О щупальцах… Вспомни¬лись вздыбленный бетон, изуродованная решетка и неизвестно куда исчезнувший с рельсов… шланг. Дьявольщина… Что же это было? Осьминог, как в детских книжках? Только подземный, прорывающий себе ходы своими щупальцами-хлыстами… От мрачных размышлений отвлекло приближение станции. Перед Маяковской не было блокпоста, а сам станция влачила существование в полумраке, поэтому узнать, что подходишь к ней, проще всего было по тяжкому запаху сальных свечей. К горящему машинному маслу, используемому для освещения палаток на Войковской, Ана¬толий привык настолько, что почти перестал обращать внимание на его вонь, а вот сальные свечи сразу заставили думать о крысином шашлыке. Анатолий поморщился. Он приказал не забираться на платформу, а пройти мимо Маяковской. Ловить тут было нечего: рвань, бомжи да сифилитичные проститутки, грязь, зараза и голод. Гиблое место эта Маяковская… И дети тут, говорят, пропадают. Шагая по рельсам мимо станционного зала, Толик обра¬тил внимание на развеселого торговца крысиным шашлы¬ком. Лоток его, как центр мироздания, располагался в сере¬дине платформы. Анатолий посмотрел на полное, лосня¬щееся от пота лицо шашлычника, перевел взгляд на гряз¬но-серый, покрытый жирными пятнами фартук. Малень¬кие, бегающие глазенки торговца вызывали тошноту, и Анатолий с трудом подавил желание вскочить на платформу, пнуть ногой ржавую ножку мангала и расшвырять мерзкие тушки крыс по всей платформе. Ведь именно эта тварь с бегающими свиными глазками и вынудила сумас-шедшую с сыном бежать со станции и прятаться в перего¬нах. Легче Толе стало лишь тогда, когда отряд вернулся в туннель и запах сальных свечей постепенно сошел на нет. Вот так иной раз и не знаешь, где хуже – в страшных тем¬ных туннелях, где можно найти свою смерть, так ничего и не поняв, или на таких станциях, где люди разлагаются за¬живо, даже не успев умереть. На середине перехода отряд сел перекусить. |
